Когда наконец все было кончено, Арман услышал, как она глубоко и медленно вздохнула. Затем, нащупав ногами пол, она встала и выпрямилась, освободив Армана от тяжелой ноши. Но тот продолжал крепко обнимать ее.
— Милая Мадлен, — проговорил он, — не знаю, что и сказать. Я безумно люблю тебя!
— Это все твоя заслуга, — ответила она спокойно. — Тем хуже для Пьера-Луи!
— Я совсем забыл о нем, — сказал Арман. — Он все еще ждет?
— О да, он еще здесь. Думаю, он начинает терять терпение, — в ее голосе слышалось злое торжество. — Он высунул голову из машины и смотрел на нас не отрываясь как раз в тот момент, когда, благодаря тебе, я услышала золотые трубы и очутилась в раю.
— Как мило и поэтично ты говоришь об этом! Я припомню твои слова, когда мы снова встретимся.
— Долго ждать не придется, обещаю, — сказала Мадлен, освобождаясь из объятий, — а сейчас, мне кажется, тебе лучше спуститься и сказать моему глупцу мужу, что он зря теряет время. Проследи, чтобы он уехал. Я не хочу, чтобы какой-то сумасшедший колотил в дверь среди ночи и перебудил весь дом.
Арман натянул брюки, заправил рубашку и застегнул пуговицы. На ощупь в темноте он нашел пиджак и надел его. В горячке событий он наступил на кружевной пеньюар Мадлен небрежно валявшийся на полу. Он поднял одеяние и, надеясь, что не причинил ему вреда, подал Мадлен, пробежав пальцами по груди под тонкой ночной рубашкой.
— Когда мы снова увидимся? — прошептал он, легко целуя нежную шею. — Я не могу жить без тебя.
— Когда захочешь, — ответила она небрежно, отодвигаясь в сторону и завязывая пояс.
Она проводила его до двери и, обняв за шею, поцеловала на прощанье. В прихожей горел свет, Арман заглянул в бархатистые карие глаза и нежно провел пальцами по щеке Мадлен. Он думал, что понимает, почему она согласилась отдаться почти на глазах у мужа: видимо, она получает злорадное наслаждение, унижая Пьера-Луи таким образом.
Но на этот раз, впрочем, как и во многих других случаях, Арман наивно недооценивал сложности и противоречивости женского сердца. Да и как мог обыкновенный мужчина догадаться, что, упиваясь столь сладостной и причудливой местью, Мадлен всегда помнила, что любит Пьера-Луи, а не Армана? Она знала, что вернется к Пьеру-Луи и вновь станет любящей женой, когда у нее будет твердая уверенность, что его любовное приключение закончилось. В то время как Арман веселился в душе, сумев насладиться Мадлен прямо под носом у ее мужа, она лелеяла в сердце тайную мечту в очень скором времени счастливо воссоединиться с Пьером-Луи.
Но, не сейчас, разумеется; сначала он должен устать от неудачного романа с молодой девицей и пасть к ее ногам, умоляя о прощении. Мадлен была рада узнать, что он ссорится с девкой, охмурившей его. Можно было с уверенностью предположить, что он плохо спит по ночам и пребывает в дурном настроении днем. За восемь лет Мадлен хорошо изучила мужа и не сомневалась, что вскоре увидит его на коленях. То, что он прислал Армана для переговоров, было хорошим знаком — ей наверняка не придется долго ждать.
Хотя после чудесного, потрясшего обоих эпизода у окна прошло не более пяти минут, Арман прижал Мадлен к входной двери и, горячо обняв, прильнул в страстном поцелуе, а руки вновь устремились к вырезу ночной рубашки.
— О Мадлен, я люблю тебя, люблю, — шептал он. Мадлен ощутила на бедре прикосновение твердой плоти. Не пройдет и нескольких секунд, как он опять обнажит ее ноги, а ночной наряд окажется скомканным вокруг талии!
— До свидания, милый мой Арман, — сказала она мягко, выскальзывая из объятий. — Ты был великолепен и совершенно измучил меня. Позвони утром, но не раньше половины двенадцатого.
Прежде чем Арман сообразил, что сказать в ответ, она открыла дверь, и он оказался на лестничной площадке с обманутыми надеждами и неудовлетворенным желанием.
Зная, что Мадлен покинула мужа и уже месяц живет у сестры, Мария-Тереза Бриссар решила из соображений такта не смущать супругов присутствием их обоих на званом вечере в ее доме. Поскольку Мадлен была ее подругой, она не послала приглашения Пьеру-Луи, а Мадлен предложила, чтобы ее сопровождал Арман Бюден. Трудно сказать, означало ли это невинно прозвучавшее предложение, что Мария-Тереза осведомлена о близких отношениях Армана и Мадлен. Предполагалось, что их интимная связь является тайной для всех, кроме самых задушевных подруг Мадлен. Однако естественное радостное оживление, сопровождающее любовные тайны, выдает любовников и не позволяет слишком долго держать в неведении окружающих.
В тот вечер в салоне Марии-Терезы и ее мужа, Мориса, собралось немало народу: Бриссары славились своими приемами. Предоставленный самому себе, пока Мадлен беседовала с хозяйкой, Арман оглядел залу — и кого же он заметил в противоположном конце огромной комнаты? Ну, конечно, Доминику Делаваль в голубом платье. Ту самую Доминику, которая была его любимейшей подругой до того, как он оставил ее ради Мадлен. Арман смутился. Если Мария-Тереза и знала о его увлечении Доминикой, она не приложила ни малейшего усилия, чтобы избавить Армана и Доминику от неловкости неожиданной встречи!
Разумеется, Арман старался держаться подальше от Доминики. Он вступал в оживленные разговоры со всеми подряд, очаровывая каждую женщину и развлекая каждого мужчину изящным остроумием. В глубине души он чувствовал свою вину, и ему было немного стыдно за то, как он, мягко говоря, неуважительно обошелся с Доминикой: одна благосклонная улыбка Мадлен — и он резко прекратил свидания с белокурой Доминикой, без объяснений и извинений. Найдутся люди, которые скажут, что он поступил правильно, что такой способ рвать отношения — самый щадящий: лучше нанести резкий и сильный удар в сердце, нежели мучить долгими прощаниями.
Но Доминика была не из тех, кого можно было намеренно игнорировать. Она медленно продвигалась по гостиной Бриссаров, то и дело останавливаясь, чтобы поздороваться с приятелями и перекинуться с ними несколькими словами, и наконец оказалась плечом к плечу с Арманом. Но даже теперь Арман отчаянно делал вид, что не замечает ее присутия. Тогда она похлопала его по руке и скачала, улыбаясь загадочно, как Мона Лиза: «Добрый вечер, Арман». Он обернулся, красивое лицо расплылось в ответной улыбке, и он с чувством поцеловал ее руку, как будто и в самом деле был рад ее видеть.
Для отвергнутой женщины она вела себя удивительно. Не выказав ни малейшего смущения или раздражения, она присоединилась к беседе небольшого кружка людей, собравшегося вокруг Армана. Надо признать, выглядела она великолепно. Модель ее платья цвета бледно-голубых гиацинтов мог создать только большой мастер; платье было сшито из мягчайшего атласа, а глубокий вырез, отделанный фестонами, открывал изрядную часть роскошного бюста. Руки были обнажены, и на каждой сиял бриллиантовый браслет, а это означало, что хотя мужа у Доминики больше не было, однако недостатка в щедрых любовниках она не испытывала.
Вряд ли найдется на свете много женщин, которые бы предпочитали быстрый и окончательный, как удар кинжала, разрыв любовных отношений. Большинство покинутых любовниц полагает, что имеет право знать, и требует, чтобы им объяснили причины, побудившие бывшего обожателя навеки отвергнуть их любовь. Доминика принадлежала к этому большинству, настаивавшему на выяснении отношений, тем более что обстоятельства бегства Армана были, на ее взгляд, из Ряда вон выходящими. Первое время она находила его поведение необъяснимым; после танцев в ночном клубе он отправился к ней домой и всю ночь не давал ей покоя, провоцируя на новые и новые ласки; он казался чрезвычайно увлеченным, а рано утром, когда она еще спала, ушел, не сказав ни слова.