— Пойдемте к костру, — устало сказал Глеб, которому вовсе не улыбалось опять выслушивать беспредметные излияния по поводу монстров, людоедов, упырей, оборотней и прочей нечисти. — Там поговорим. Заодно и позавтракаем. Не знаю, как вы, а я не прочь заморить червячка. Сегодня у нас на завтрак зайчатина.
— О! — удивленно произнес ??янитолкай, на глазах обретая бодрость духа.
— Боже мой, — мечтательно закатив глаза, проговорил Возчиков, — горячая пища!
— Пойдемте, — повторил Глеб и, подойдя к Горобец, тронул ее за плечо. — Пойдем, Женя. Все нормально. Мы сделали свое дело — нашли экспедицию твоего мужа. Теперь нужно подумать, что нам делать с этой находкой…
* * *
Возчиков тихонько рыгнул, деликатно прикрыв рот лоснящейся от жира ладонью, потом прижал ее к сердцу и торопливо раскланялся со всеми, принося присутствующим безмолвные извинения за свои лесные манеры.
— Виноват, — совладав с отрыжкой, сказал он, — совсем одичал… Да и то сказать: год в тайге!
— Вы наелись? — неприятным голосом спросила Горобец, глядя при этом не на собеседника, а в землю у себя под ногами.
— Благодарю вас, — ответил Возчиков, бросив на нее виноватый взгляд из-под очков, — я сыт. Настолько сыт, что боюсь лопнуть. Давно так не наедался. С тех самых пор, как…
Он осекся, торопливо снял очки и принялся суетливо протирать их полой грязной, полуистлевшей рубашки, проявляя явное нежелание смотреть своим спасителям в глаза.
— Тогда, быть может, вы расскажете нам, что случилось с экспедицией? — все так же глядя в землю, спросила Горобец прежним неприязненным тоном.
Возчиков перестал протирать очки и на некоторое время замер, согнувшись в три погибели, как будто его мучила острая резь в животе. Затем он медленно распрямился, нацепил очки на переносицу и с сокрушенным вздохом забрал в горсть свою растрепанную бородищу.
— Разумеется, я все расскажу, — тихо произнес он. Его глаза за стеклами очков непрерывно бегали, как два загнанных в ловушку маленьких, юрких зверька, покрытый желтоватой корочкой, на щеке розовел горизонтальный шрам. Смотреть на него было неприятно, но Глеб преодолел брезгливую жалость и не отвел глаз. — Я расскажу, — повторил Возчиков. — Было бы странно, если бы я… Короче, я обязан, и я расскажу. Только имейте в виду, этот рассказ никому из нас не доставит удовольствия — ни мне, ни вам. Особенно вам, Женя.
— Умоляю, прекратите эту пытку, — проговорила Горобец сквозь стиснутые зубы. На скулах у нее играли желваки, глаза по-прежнему смотрели в землю. — Говорите же, наконец, черт бы вас побрал! Иначе я пожалею, что не пристрелила вас там, на берегу…
— Да-да, — суетливо поправляя очки, сказал Возчиков, — да-да, я понимаю, понимаю, я расскажу… Поймите, я нахожусь в затруднении, потому что… Видите ли, мне будет тяжело говорить, вам будет трудно слушать, но труднее всего окажется поверить, что я говорю правду.
— А ты попробуй, — проворчал Тянитолкай. — Мы тут такого насмотрелись, что нас уже ничем не удивишь. Давай, Олег Иванович, выкладывай, чего вы тут наколбасили. Как в песне поется: кто виноват и в чем секрет…
— Хорошо, — рассеянно проговорил Возчиков, — как прикажете… Он глубоко вздохнул, собираясь с духом, и стал рассказывать:
— Сейчас мне самому это кажется наивным и глупым, но, отправляясь в эту экспедицию, я всерьез полагал, что мы едем изучать пути миграции тигров. Как вам известно, нас было десять человек— четверо научных сотрудников и шестеро так называемых разнорабочих… То есть тогда я ни на минуту не усомнился, что это именно рабочие. Помнится, их непомерное количество вызвало у меня некоторое недоумение, но и только. Мне было не до них, и вообще я подумал, что это, наверное, даже неплохо: можно будет заниматься наблюдениями, не отвлекаясь на бытовые мелочи, на всякое там собирание хвороста, установку палаток и прочее… И потом, согласитесь, тигры — это все-таки не хомячки. Мало ли что… Да и Андрей Николаевич, — Возчиков бросил быстрый взгляд на Горобец, но та никак не отреагировала, услышав имя мужа, — Андрей Николаевич всегда славился своим стремлением при первой же удобной возможности общаться с тиграми накоротке. В общем, я решил, что рабочие нужны ему для строительства всяких там клеток, ловушек и тому подобного. Ну, и для безопасности, конечно, потому что поговаривали, будто здесь промышляют какие-то браконьеры…
Глеб тоже посмотрел на Горобец. Евгения Игоревна слушала Возчикова, низко опустив голову и обхватив руками колени, — не столько слушала, сколько пережидала поток пустопорожней болтовни, фонтаном бивший из человека, которому, похоже, давно было не с кем перекинуться словом.
— Итак, — продолжал Возчиков, — мы высадились в каком-то заброшенном поселке, с некоторым трудом отыскали проводника и двинулись к месту назначения. Проводник, должен заметить, оказался пренеприятнейшим типом. Глупый, грязный, пропитой насквозь и чрезвычайно болтливый тип, он всю дорогу развлекал нас какими-то местными легендами самого мрачного свойства — что-то про тигров-людоедов, про переселение душ и про людей, которые исчезали один за другим, пока поселок окончательно не обезлюдел…
— Не надо пересказывать легенды, — попросил Глеб, — тем более что мы их тоже слышали.
— А! — воскликнул Возчиков. — Так вы тоже прибегли к услугам этого человека? Где же он? Сбежал от вас так же, как и от нас?
— Убит, — сказал Тянитолкай. — Правда, убит во время побега.
— А…
— Не нами, — предвосхитив вопрос, буркнул Тянитолкай. — Только не спрашивай кем. Это мы у тебя хотим спросить — кем.
— Понятно, — упавшим голосом произнес Возчиков. — Глупо было надеяться, что он угомонится… Но я все-таки надеялся, верил…
— Да хватит! — неожиданно взорвался Тянитолкай. — Хватит уже туману напускать! Дело говори, не тяни кота за яйца!
Возчиков вздрогнул от этого окрика и сделал странный жест, как будто хотел прикрыть голову ладонями. «А ему здорово досталось, — подумал Глеб, заметив это характерное движение. — И досталось явно не от зверей…»
— Простите, — медленно выпрямляясь, почти шепотом сказал Возчиков.
Тянитолкай не ответил. Он мрачно курил, глядя в сторону из-под насупленных бровей. Глеб в ответ лишь молча кивнул, а Горобец никак не отреагировала — сидела в прежней позе, неподвижная, как надгробное изваяние, и такая же скорбная.
— Простите меня, — повторил Возчиков. — Просто я никак не могу поверить, что все это — не сон. Почти год с этим живу и никак до конца не поверю… Да. Так вот, я очень быстро понял, что моих товарищей менее всего интересуют пути миграции тигров. Да, мы искали следы, но не столько тигриные, хотя их мы тоже видели предостаточно, сколько людские. И по каждому человеческому следу мои спутники шли до конца, пока след не обрывался или пока им не встречался тот, кто этот след оставил. Господи, что это было! Тогда мне казалось, что ничего кошмарнее я в жизни своей не видел. Мы снимали капканы, закапывали ямы-ловушки, срезали проволочные петли, а когда натыкались на браконьеров, гнали их, как диких зверей, и убивали — без жалости, без суда и следствия, прямо на месте. Стреляли в бегущих, в лежачих, в безоружных — в голову, наверняка. Подходили и добивали тех, кто еще дышал, а одного, у которого за плечами оказался тюк, с недавно снятой тигриной шкурой, повесили вверх ногами на дереве. Живого… Повесили совсем низко, потом разбили поблизости лагерь и стерегли до темноты, а в темноте я слышал, как ужасно кричал этот бедняга. Потом он замолчал, и мы услышали рычание тигра… И, представьте, слушая эти жуткие звуки, все они смеялись. Все! Даже мои коллеги-ученые, даже Андрей Николаевич. Собственно, это именно он приказал повесить того несчастного вниз головой и оставить на съедение… Простите, Женя, мне больно об этом рассказывать, но вы хотели правды, и вот вам правда: утром, когда мы пришли к тому дереву, от бедняги мало что осталось, а на траве было столько крови, что… Простите… Моих протестов никто не слушал. «Вам нужны следы тигров? — говорили мне. — Извольте, вот они, перед вами. Занимайтесь своим делом, а мы займемся своим — будем защищать редкий вид от полного и окончательного вымирания». «Вы когда-нибудь думали, — спросил у меня однажды Андрей Николаевич, — во сколько раз популяция homo sapiens численно превосходит популяцию уссурийского тигра? Пока все это быдло уговоришь не стрелять в беззащитных зверей, тигры останутся только на картинках в детских книжках. А, с другой стороны, если мы отправим на тот свет десяток мерзавцев, человечество этого даже не заметит. Зато потомки будут нам благодарны». Вот так он рассуждал, такая у него была логика — странная, жестокая, но с определенной точки зрения выглядящая неоспоримой.