Ирке захотелось утопиться – жалко, в тарелке супа она не поместится, а больше негде. Ну что сказать? Да, недовольна, да, не нравится? Маме, которую бабка своими замечаниями и так задергала до невменяемости? Теперь еще и Ирка туда же?
Мама села к столу и уставилась в свою чашку:
– Ты меня осуждаешь.
– Мам, я…
– Не спорь, осуждаешь! – Мама предостерегающе вскинула руку, обрывая Иркины возражения, и снова замолчала, изучая пузырьки на коричневой поверхности чая с настороженным вниманием, словно ожидала, что те на нее кинутся. – Я устала, Ирка… – вдруг сказала мама таким тихим, почти неслышным шепотом, что Ирка даже подумала, не показалось ли ей. – Я устала быть… никем.
– Почему ты – никто? – растерялась Ирка. Как это – никто? Вот же она – мама!
– А кто я? – еще тише спросила мама. – Что обо мне вообще сказать можно? Я не богатая, у меня нет ни власти, ни влияния, ни… Ничего! Если б я еще год назад приехала, что б я вообще тем подружкам рассказала? – она мотнула головой так, что тщательно уложенные светлые волосы рассыпались в беспорядке. – Вот этой, у которой муж проректор… – В голосе у мамы прорезалась настоящая ненависть. – Что я продавщица в дешевом магазине?
Ирка невольно кивнула. Еще недавно она сама чуть головой об стенку не билась из-за того, что Танька – рисует и знает так много, что ее можно назвать энциклопедией на ножках, Богдан дерется на мечах и стреляет из лука, а Ирка – всего лишь ведьма и только ведьма, и то, что она ведьма, не дает ей быть никем другим! Нельзя уезжать далеко от острова Хортица, нельзя выбрать профессию, которая нравится… Сама мучилась и других мучила, пока чары царевны-змеицы не лишили ее колдовства. Вот когда Ирка поняла, каково это – не быть ведьмой! – ее и попустило. А кроме того, не будь колдовства, в ее жизни не было бы и Айта! И того поцелуя на крыше супермаркета.
– Машина – подержанный «Фольксваген», у всех такие, квартирка – муниципальное жилье, всего две комнаты, плюнуть не на что! – тем временем продолжала мама. – И это только потому, что я уехала! А здесь… – Мама обвела тоскливым взглядом обшарпанную кухню, резко встала и подошла к окну. И уставилась сквозь запотевшее стекло во двор. Ирка тоже посмотрела туда и отчетливо поняла, что видит мама. Нищету. Половодье из канализации, ни единого фонаря на улице, прополку огорода с утра пораньше… – Не могу я здесь! – прижимаясь лбом к стеклу, прошептала мама. – Не могу я так! – и повторила: – Я устала быть ни с чем… и никем! – И словно вспомнив, торопливо добавила: – Я ведь и тебе ничего дать не могла.
– Мне ничего не надо! – в который уже раз повторила Ирка.
Как тебе объяснить, мама? Мне и правда ничего не надо – и не потому, что я дух бесплотный, которому не нужны ни вкусная еда, ни красивая одежда, не потому, что меня совсем не интересуют деньги или даже… даже власть! Просто… пока тебя не было, я добилась всего сама. Мне больше не надо ходить в чужих обносках, меня уважают, ко мне приходят за помощью, есть даже те, кто меня боится (и правильно делают, что боятся!). Я не никто, мама, а значит, и ты вовсе не никто!
– Ты моя мама, – тихо сказала Ирка.
– Ма-а-ма… – насмешливо протянула мама. – Тоже мне – достижение!
Она не обернулась. Она не посмотрела на Ирку.
Я не буду обижаться. Не буду-не буду… Она ведь совсем ничего обо мне не знает. Она не знает, что мной тоже можно гордиться – как Танькины родители гордятся ею. Или как Богдановы… И… Это же мои достижения! Наверное, моих достижений для мамы все-таки мало, наверное, ей нужно что-то свое…
– Я твоя мама, а еще я Лариса Васильева, а еще я на выпускном выиграла конкурс, кто больше выпьет, – с горечью сказала мама. – И что с того?
– Погоди… – Ирка даже отвлеклась от их разговора, нахмурилась. – Почему – Васильева? Я же – Хортица… И бабка тоже Хортица…
– А я – Васильева! То есть теперь-то я Фелл… – с гордостью напомнила мама. – Васильева – по твоему деду, это его фамилия. А Хортицей тебя бабушка записала, еще когда из роддома забирала.
– Елизавета Григорьевна? – неуверенно уточнила Ирка. Бабка же рассказывала: ее вторая бабушка, загадочная бабушка-ведьма, от которой в наследство достались смутные воспоминания и полный колдовских штучек подвал, появилась, когда маму забрали в роддом, обо всем заботилась и за все платила. Только непонятно – зачем ей понадобилось давать Ирке фамилию даже не мамы, а бабки, этой, актуальной бабки, которая сейчас в комнате телевизор смотрит?
– Эта бабка, вот эта самая, которая мне вроде как мать! – фыркнула мама, тыча пальцем в стенку между кухней, где они сидели, и комнатой. – Хотя какая из нее мать – ехидна натуральная! А кто такая Елизавета Григорьевна? – с любопытством поинтересовалась она.
Ирка застыла с ложкой супа во рту. Проглотила полуостывшую гущу, вытащила ложку, аккуратно положила рядом на клеенку…
– То есть как это – кто? – спросила она. – Елизавета Григорьевна, с которой я жила до четырех лет… Моя вторая бабушка… По отцу! – наконец выпалила Ирка – она давно хотела поговорить с мамой об отце, но вдруг той не понравится? Вон как на любое слово болезненно реагирует.
– По отцу-у? – изумленно протянула мама. – Елизавета Григорьевна? Впервые слышу! – решительно отрезала она. – Бабка тебя из роддома забирала, твоя бабка! Ее, наверное, в том роддоме и сейчас, через тринадцать лет помнят – такую она там всем устроила веселую жизнь! Какая может быть бабушка по отцу, откуда – я ведь даже не знала, где твой отец живет!
Под вопросительным взглядом Ирки мама смутилась.
– А что, бабка не рассказывала про меня-«шлендру»? – с принужденным смешком спросила она.
Ирка только молча покачала головой.
– Странно, как это она упустила случай. – Мама вернулась к столу, помолчала, вертя чашку. – Ну… – протянула она. И снова замолчала. – Мы с ним на дискотеке познакомились. Я девчонка была, восемнадцать лет, а он совсем взрослый парень! Внешность такая, немножко восточная… Стильный. И ухаживал красиво. Цветы, рестораны, такси… К нам сюда, в балку, сама знаешь, таксисты редко соглашаются ехать, а мы с ним натанцевались, а у меня еще высокие каблуки – идти не могла, устала! Так он меня от самого проспекта до дома на руках нес! Будто я и не весила ничего! И танцевал потрясающе – как летал! – с меланхоличной улыбкой закончила она.
– Как летал… – повторила Ирка. – А еще что было? – жадно спросила она.
– А ничего не было! – злобно бросила мама. – Неделю потусовались – и разбежались. Он – неизвестно куда, а я – обратно в балку. Как выяснилось – уже вместе с тобой! – И мама выразительно похлопала себя ладонью по животу.
– А ты в нем… ничего особенного… необычного не замечала? – осторожно спросила Ирка.
– Да чего там необычного – кобель и есть кобель! – отмахнулась мама.
Ирка вздохнула. Ну да, по большому счету мама абсолютно права – папа, безусловно, кобель. Хоть и крылатый.