– Спасибо за чудесный вечер, – церемонно сказала она. Протянула ему руку, высоко, для поцелуя.
Андрей поцеловал руку.
– Я вас довезу, – сказал он.
– Прощайте, у меня есть полтинник, – сказала Маргарита.
Она легко вскочила в пролетку. Извозчик крикнул лошади по-татарски, и та легко взяла с места.
Андрей смотрел вслед Маргарите. Она не обернулась.
Настроение было испорчено окончательно. Андрей пошел было к морю, чтобы посмотреть на прибой, но тут увидел под светом далекого фонаря, что из парка идут под руку Беккер и Лида. Они были еще далеко и не могли его увидеть, тем более что были погружены в разговор. Но Андрея охватил страх, что они его заметят. Он подбежал к свободному извозчику, вскочил в пролетку и сказал адрес.
* * *
Последний рубль Андрей разменял, расплатившись с извозчиком. Извозчик ворчал, увидев, что ему придется пятиться под горку: площадка перед домом Сергея Серафимовича была занята. Там стояли три экипажа и длинное черное авто, которое Андрей видел на набережной.
«Ого, какие гости у дяди! – подумал он. – Жаль, что Коля Беккер не знал, а то бы бросил свою рождественскую Лидочку и примчался сюда». Может быть, Андрей был в тот момент несправедлив к другу, но обида и разочарование все еще владели им.
Не только дом был освещен – вдоль аллеи, что вела от ворот, горели гирляндой лампочки. Веранда второго этажа была пуста – значит, гости внизу, где в склоне вырублена широкая терраса, с которой открывается вид на бухту.
– Андрей, – послышалось из темноты. – Андрюша, друг мой!
– Ахмет? Ты что здесь делаешь?
Ахмет стоял возле забора, глядя внутрь сквозь живую изгородь.
В темноте голубым сверкнули его зубы.
– Я подглядываю, ваше превосходительство, – сказал он. – И заслуживаю самой суровой кары.
– В самом деле, скажи!
– Ты что, забыл, кто я? Я извозчик, татарский извозчик, которого, как ты знаешь, наняли высокие господа, потому что их собственный красивый, выписанный из Парижа экипаж приказал долго жить по причине неаккуратности привезенного из Петербурга пьяницы-кучера, каковой лежит в больнице со сломанной ногой.
Ахмет отрапортовал скороговоркой. Он, как всегда, кого-то изображал, но на этот раз Андрей не догадался кого.
– Черт побери, я же забыл, – сказал Андрей. – Они еще долго будут там?
– Куда им спешить?
– Тогда пошли ко мне.
– Ничего, мы здесь постоим, а вдруг господа рассердятся.
– Иногда я готов тебя убить, Керимов.
– Хорошо, пойдем, напоишь меня чаем на кухне.
– Скажи извозчикам, что ты у меня. Если нужно, тебя позовут.
Они вошли в калитку. Электрические лампочки придавали саду карнавальный вид. Со стороны террасы доносились голоса.
В прихожей горел электрический свет. Андрей отворил дверь к себе в комнату и тут же услышал голос Глаши:
– Андрюша, ты куда? Ты к гостям иди.
– Я друга встретил, – сказал Андрей. – Нам с ним поговорить надо.
Глаша держала в руках поднос с маленькими тарталетками.
– Если ты голодный, – сказал Андрей Ахмету, – угощайся.
Он взял с подноса несколько тарталеток, нарушив этим всю композицию. Ахмет не осмелился последовать его примеру.
– Кушайте, – сказала Глаша, – не стесняйтесь. Вы же, наверное, весь день за рулем?
Глаша приняла Ахмета за шоффэра.
– Ахмет, мой приятель по гимназии, – сказал Андрей строго, как бы извлекая этими словами друга из пучины, в которой пребывает прислуга.
Глаша тем временем поставила поднос на столик и привела в порядок горку тарталеток. Андрей протянул тарталетку Ахмету.
– Мы не одеты, – сказал он. – А там знатные гости.
– Что ты, там все попросту! Ты же знаешь, Сергей Серафимович не выносит церемоний.
Но Андрей отрицательно покачал головой, буквально втолкнул Ахмета в свою комнату и показал ему на плетеное кресло.
– Знаешь, что я придумал? Пойду на кухню, согрею чаю, а ты снимай сапоги и ложись поспи.
– Это дело, – согласился Ахмет. – Как хорошо встретить скромного друга в высших сферах российского общества.
Вошел Сергей Серафимович.
– Глафира сказала, что ты пришел с другом, – сказал он.
– Да, Сергей Серафимович, – сказал Андрей. – Мой друг, Ахмет Керимов, мы с ним вместе учились в гимназии.
– Очень приятно. – Сергей Серафимович протянул Ахмету руку, и тому пришлось переложить в левую только что снятый сапог. – Разумеется, если вы устали, я не могу заставлять вас сидеть с гостями.
– Не знаю. – Андрей обернулся к Ахмету.
Тот сказал:
– Я одет не как положено…
– Я наблюдателен, – сказал Сергей Серафимович. – Но советую, для вашего же удобства, – снимите эти кожаные латы, и ваши работодатели не смогут раскрыть ваше инкогнито.
Андрей ничего не сказал, потому что перехватил загоревшийся взгляд Ахмета и увидел, как рука его друга уже тянется к пуговицам кожаного пиджака.
– Мы скоро придем, – сказал Андрей.
* * *
На террасе, очерченной каменным парапетом, над которым виднелись острые вершинки растущих на крутом склоне кипарисов, Глаша обносила гостей, сидевших в соломенных креслах либо стоявших у парапета, подносом с тарталетками. Терраса была освещена такими же фонариками, как аллея в саду. И ощущение карнавала снова овладело Андреем.
– Прошу любить и жаловать, – сказал Сергей Серафимович, увидев Андрея и Ахмета. – Мой пасынок и его гимназический друг.
Гости встретили пришедших негромкими разрозненными возгласами приветствия, впрочем, особого внимания молодые люди не удостоились. Высокий, довольно молодой мужчина с мелкими незначительными чертами красивого лица продолжил свою речь.
– Порядок может быть дурным или хорошим, – говорил он, грассируя. – Но это в любом случае порядок. Александр Михайлович, – кивок в сторону высокого мужчины в белом морском кителе, – говорил здесь о несправедливости нашего строя. Да, я согласен – он несправедлив. Он во многом порочен и требует исправления. Но исправления, господа, а не гибели. Потому что в нашем обществе нет иной силы, кроме самодержавия, которая смогла бы удержать наш народ от бунта. Помните, как сказал Пушкин: «Избави нас, Боже, от русского бунта – кровавого и страшного».
– Вы неточно цитируете, князь, – сказал Александр Михайлович.
– Важна суть. Общество наше, лишь недавно освобожденное от рабства и не избывшее его в душах, сразу же бросится искать нового царя, но царя крестьянского, страшнее Пугачева. Он же начнет косить направо и налево, пока не истребит не только слои господствующие, но и миллионы невинных.