– Видишь? – спросил Андрей Лидочку.
– Они на учения ходят из Севастополя, – сказал Коля. – Патрулируют берег.
На фоне серого силуэта образовалось махонькое ватное облачко. Рядом с ним – другое.
– Учебные стрельбы, – сказал Ахмет, которому тоже хотелось показать свою образованность.
Облачка поплыли вверх, образуя зонтики, как бы стараясь слиться с облаками в небе. Издалека донесся тяжелый гул.
– Смотрите! – Лидочка обернулась к Ялте, что полукругом расстилалась слева внизу. В скоплении домиков недалеко от набережной поднимался черный, расширяющийся кверху столб дыма. Затем, ближе к порту, – второй.
– Что это?
– По-моему, это стреляют, – сказал Ахмет. – По-моему, это не учебные стрельбы.
– Значит, это не наш корабль?
Лидочка вскочила.
– Турецкий, да?
– А что же наши? Что же они смотрят? Этого не может быть. – Андрей смотрел, как новое облачко образовалось возле силуэта корабля, и ждал новой волны гула, ждал с любопытством, зная заранее, как человек, кинувший камень с обрыва, что сейчас снова в Ялте поднимется черный взрыв. И старался угадать – где. Он не угадал. Рвануло куда ближе к порту.
– Ну поехали, поехали же! – умоляла Лидочка.
– Может быть, переждать здесь? – спросил Коля. – С нами дама. И мы не знаем, сколько продолжится обстрел.
Но его не слушали.
Когда они въехали в город, корабль уже скрылся за горизонтом. Двухэтажный дом горел, и из него выносили вещи. В порту был разрушен склад – над ним поднимался черный маслянистый дым. Лидочка попросила остановить у здания порта. Они побежали внутрь. Там была бессмысленная суматоха, звонки по телефонам, споры. Двое матросов ввели третьего, раненого, у него была в крови щека, и он прижимал к груди кое-как обмотанную вафельным полотенцем руку.
Кирилл Федорович был на месте, он велел Лиде спешить домой и успокоить маму. От облегчения Лидочка начала плакать. Они повезли ее домой. Ахмет попрощался и уехал.
Став свидетелем бурной сцены возвращения домой дочери, «которую уже не ждали», Андрей хотел вернуться к себе, но Евдокия Матвеевна уговорила его вынести топчан в небольшой сад сзади дома, и там он лег. Андрей был благодарен Евдокии Матвеевне. Ему никого не хотелось видеть. Он лежал, прищурив глаза, и смотрел сквозь осеннюю листву на солнце. Потом незаметно заснул. А проснулся, когда уже был вечер.
После ужина он, помаявшись в нерешительности, спросил Лидочку:
– Ты не обидишься, если я сегодня попрошу у Евдокии Матвеевны твоей руки?
Лидочка удивилась. Захлопала ресницами, как ребенок, которому обещают поездку на рождественскую елку, а может, в цирк.
– Ой, что ты! – сказала она. – Сейчас?
– А ты возражаешь?
– Я совершенно ни капельки не возражаю, – сказала Лидочка решительно. – Но сейчас такое время, что ничего не известно.
– Именно поэтому я не хочу откладывать.
Лидочка взяла его за руку и повела в залу, где мама накрывала на стол.
– Мама, – сказала она, – папа уже встал?
– Иду, – отозвался Кирилл Федорович. – Иду, иду. – Он был в халате и шлепанцах. – Это был немецкий линейный крейсер «Гебен», – сказал он. – Прорвался из Босфора. Наши линкоры ведут преследование. Сегодня-завтра с ним будет покончено.
– Папа, погоди, – сказала Лидочка, – Андрей хочет сказать важную вещь.
Отец не заметил, что они стоят держась за руки. Но Евдокия Матвеевна заметила. Она смотрела на сплетенные пальцы.
– Извините, наверное, вам покажется, что сейчас не время и я еще очень молод, – сказал Андрей. – Но я прошу Лидиной руки.
– Я согласна, – быстро сказала Лида, будто боялась, что родители откажут или, еще хуже, будут смеяться.
– Ну что ж. – Кирилл Федорович, к которому все обернулись, откашлялся и сам посмотрел на жену. – Конечно, это неожиданно, но, с другой стороны, если есть чувство? Правда, Дуся?
– Идите, я вас поцелую, – сказала Евдокия Матвеевна. – Вы – хорошие дети.
Она поцеловала Андрея в лоб, потом Лиду. Кирилл Федорович ушел, и Евдокии Матвеевне пришлось звать его. Он переодевался.
– Несолидно! – смущенно откликнулся он. – Надо в мундире.
Перекрестив их, Евдокия Матвеевна серьезно сказала:
– Я рада, что вы нашли друг друга. Я не желаю Лиде другого мужа, а себе зятя. И дай вам Бог держаться друг дружки в наше жестокое время. Но пока что о свадьбе и речи быть не может.
– Мы еще и не обсуждали, – сказала Лидочка. – Ты не беспокойся.
Здесь она была командиром, и в конце концов все получалось так, как она хотела.
За ужином никто и словом не упомянул свадьбу. А Андрею в какой-то момент показалось, что свадьба уже свершилась. Давно.
И он уже много, может, сотни раз сидел за этим столом в этой зале. И даже то, что Кирилл Федорович стал говорить о политике, о наступлении в Галиции и перспективах на Средиземном море, было привычным.
Потом Евдокия Матвеевна вдруг смутилась – где постелить Андрею. Но Андрей напомнил, что ночует в доме отчима. Это привело его будущую тещу в ужас.
Когда он шел по переулку, он тихо повторил слово: «Невеста». Это было очень красивое слово.
Лидочка высунулась из окна:
– Приходи как можно раньше!
Спустившись на набережную, он увидел небольшую толпу. Толпа была неподвижна и под светом фонарей казалась театральным хором.
Оказалось, что люди рассматривали воронку, которая осталась после взрыва немецкого снаряда. Воронка была неглубока, но землю разметало вокруг, и розовый куст лежал на боку.
* * *
На этот раз дом отчима был не столь зловещ, как вчера.
Полицейский, узнавший Андрея, был добродушен. Он зашел в дом следом за Андреем и, когда тот предложил напоить его чаем, сразу согласился, сам разогрел самовар, а пока Андрей был у себя в комнатке, пошел в сад и крикнул оттуда:
– Не возражаете, если я яблочек соберу? Все равно пропадут.
Яблоки у отчима были чудесные. Он сам выводил новые сорта, даже ездил к одному чудаку в Козлов Тамбовской губернии, о котором был высокого мнения. «Человек не признает Менделя, – говорил отчим, – но чутьем, интуицией добивается сказочных результатов. Бербанк бы ему позавидовал. К сожалению, Россия не страна для талантов. Талант у нас не только оценить, но и использовать не умеют».
Когда обрадованный разрешением полицейский шумно полез в сад, Андрею стало жалко, что тот погубит что-нибудь из трудов отчима, и он, не решившись отказаться от непродуманного решения, вышел в сад за урядником, полагая, что в его присутствии тот особенно не разгуляется. Тем более что в саду уже было почти темно и цепочка лампочек, зажженная Андреем, придавала ему праздничный вид, словно сейчас с террасы послышатся голоса гостей и звон бокалов. Полицейский оказался не нахальным, веток не ломал, набрал разных сортов полную фуражку и, положив ее на столик в саду, сказал, что, когда сменится утром, отнесет домой, у него трое хлопчиков, пускай побалуются. Полицейский был усатый, грузный, говорил певуче и вставлял в речь украинские слова.