Поэтому Ричард трусцой отправлялся с книжками под мышкой на занятия и отсутствовал дома до обеда. Иногда он даже задерживался. Старая антипатия между ним и деревенской детворой, казалось, канула в Лету. Теперь Ричард воспринимался всеми как будущий сквайр. Деревенские девочки краснели как маков цвет, когда он проходил мимо, и, приседая в реверансе, скромно склоняли головы, но глаза их смеялись. Замурзанные приятели моего детства постепенно превратились в молоденьких девушек, охорашивающихся в новых платьях и непременно старающихся найти себе дело поблизости от возможного маршрута Ричарда.
Если ему случалось отправляться в Мидхерст, то в его коляске обязательно оказывались две-три спутницы, которых неотложные дела звали туда же. А уж если он ездил в Чичестер, то возвращался оттуда не иначе как с охапкой разноцветных лент в качестве подарков для них. Деревенские парни тоже любили его. Старые обиды улетучились, будто приезд Ральфа был порывом свежего весеннего ветра, разогнавшим все тучи в отношениях между нами и деревней. И хотя девочки почти боготворили Ричарда, ребята его совсем не ревновали, поскольку он не выказывал явного интереса ни к одной из них. Я льстила себя мыслью, что он влюблен в меня и потому ведет себя так скромно. Но наверное, дядя Джон был ближе к истине, когда утверждал, что Ричард слишком молод для романов с деревенскими девушками.
— Он не ведет себя высокомерно в деревне? — поинтересовалась мама.
Дядя Джон отрицательно покачал головой, но все-таки глянул в мою сторону.
— О нет, — ответила я. — Он очень старается, чтобы его любили. Кроме того, он ведь сын дяди Джона.
Это было правдой. В деревне, где из четырех детей трое умирали, доктор Мак-Эндрю оказался посланником небес. Один раз в неделю он устраивал бесплатный прием больных прямо в деревне, и женщины приносили к нему своих плачущих детей.
— Он будет жить? — тихо спросила Марджори Шарп дядю Джона.
Я сидела там же, в освещенной солнцем ризнице, в которой дядя Джон устроил себе временное пристанище.
— Будет, — успокоил он ее, и ее глаза мгновенно наполнились слезами, будто он сказал ей что-то плохое.
— Я боялась, что он умрет, как умерли все остальные.
— Сколько у вас было детей? — мягко спросил дядя Джон, сгибая маленькие ручки и ножки.
Ребенок был совсем крохотный, наверное месяцев восьми, и ужасно костлявый, все его ребрышки торчали наружу, обтянутые кожей. А сама кожа была покрыта укусами блох и клопов и расчесана до сыпи. К тому же от него пахло. И его пеленки, и само тельце пропахли экскрементами и мочой. Но дядя Джон прикасался к нему так, будто его кожа была из шелка, а ручки и ножки — из хрусталя.
— Четверо, — ответила она. — Нет, пятеро.
Я сидела, окаменев от ужаса, что может найтись женщина, которая не знает, скольких детей она похоронила.
— Последний из них — это была девочка — умер, не прожив и дня, — объяснила она. — Я не успела даже дать ей имя.
— Ее не крестили? — спросил дядя Джон, зная, какое значение это имеет для глубоко верующих деревенских женщин.
— Крестили, — удовлетворенно ответила она. — Я упросила доктора Пирса, и он окрестил ее, потому что знал, как невыносимо для меня то, что она попадет в ад. Он крестил ее уже после смерти. Он добрый человек.
— Да, добрый, — согласился дядя Джон. — А теперь, миссис Шарп, я объясню, что вам нужно делать. Прежде всего вы должны достать для этого парня чистое белье. Пойдите в школу и найдите там леди Лейси, она даст вам все необходимое. И ни в коем случае не пеленайте его слишком туго.
Она подняла было голову, чтобы начать протестовать, и дядя Джон устало улыбнулся.
— Я знаю, как вы все любите пеленать своих детей, — заговорил он. — Потому что от этого они перестают плакать. Но они не плачут только потому, что им не хватает воздуха, они не могут вдохнуть достаточно глубоко, чтобы начать плакать. Вы должны беречь этого ребенка, чтобы он выжил, миссис Шарп. Не отнимайте у него шанс на жизнь.
Она кивнула, отзываясь на нотки сочувствия в его голосе.
— И его необходимо купать, — продолжал дядя Джон.
У нее вырвался вопль протеста, но дядя Джон проигнорировал его, и его голос стал звучать тверже:
— Его необходимо купать каждый раз, когда он запачкается. Выкупать и перепеленать в чистые пеленки. Все лето его обязательно нужно выносить на солнышко. Попросите кого-нибудь из деревенских детей присматривать за ним.
Марджори Шарп едва удерживалась, чтобы не рассмеяться от таких смешных инструкций.
— Обязательно выносите его на улицу, ибо если он будет все время находиться в помещении, то он будет плохо есть. Свежий воздух улучшит его аппетит, и он станет крепко спать по ночам и перестанет капризничать.
— Но купать… — попыталась протестовать молодая женщина.
— Мисс Джулия как раз занимается снабжением деревни дровами, — ровным голосом прервал ее дядя Джон. — И теперь у вас в коттедже всегда будет чем топить очаг. Вы сможете постоянно держать на огне чайник с водой. И как только малыш запачкается, вы тут же его вымоете и перепеленаете, И так же сделаете в следующий раз.
— Но мне же придется целый день перепеленывать его, — возмутилась молодая женщина.
— Да, — согласился дядя Джон. — Я тоже ухаживал за маленьким ребенком, да будет вам известно. Если держать детей в чистоте, то у них не будет болячек, они станут меньше плакать и прекратят болеть. Я обещаю вам, что это поможет, миссис Шарп. Вы попытаетесь сделать так, как я говорю?
Женщина все еще колебалась, на ее лице было написано сомнение.
Голос дяди Джона стал еще более теплым и убеждающим.
— Вы попытаетесь сделать это, если я вас попрошу? — с нажимом спросил он очень тихо.
Она залилась краской и бросила на меня смущенный взгляд.
— Ох, доктор, — заговорила она, и я увидела, что в облике этой изнуренной, уставшей женщины все еще живет влюбчивая деревенская девчонка. — Хорошо. Раз вы говорите, что это поможет. Но если он заболеет от мытья, я сразу же прекращу это, имейте в виду.
— Согласен, — легко сказал дядя Джон и принялся заворачивать малыша в его пеленки. — А теперь ступайте в школу, и леди Лейси разыщет для вашего ребенка пеленки, полотенце и все, что нужно. И покажет вам, как нужно его мыть. Вы же знаете, как ее милость любит малышей!
Женщина успокоенно улыбнулась дяде Джону, не отводя глаз от его лица.
— Как хорошо, что вы опять с нами, — сказала она убежденно, забирая своего малыша, единственного выжившего из ее шестерых детей, и ушла.
— Дядя Джон, вы кокетничали! — воскликнула я, как только за ней закрылась дверь.
Его лицо, когда он повернулся ко мне, светилось озорством.
— Исключительно чтобы научить Экр растить здоровых детей, — парировал он.