Алая королева | Страница: 20

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

— Наверное. Однако воспитывать его будешь ты. И я подозреваю, что ты давно уже об этом знал. Вы ведь все это вместе придумали, верно? Ты, моя мать, мой отчим и мой будущий муж-старик.

Джаспер быстро заглянул мне в лицо и обнаружил, что я готова расплакаться.

— Твой сын — Тюдор, — осторожно заметил он. — И он мой племянник, сын моего брата. И единственный наследник нашей фамилии. Ты не нашла бы для него лучшего опекуна, чем я.

— Но ты не отец ему! — в раздражении бросила я. — Почему его должен воспитывать ты, а не я?

— Милая моя сестрица, пойми, ты и сама еще совсем ребенок, а времена сейчас очень опасные.

Я резко повернулась к нему и даже топнула ногой.

— Зато я достаточно взрослая, чтобы меня уже дважды выдали замуж! Я достаточно взрослая, чтобы ложиться в постель с мужчиной, который не проявляет ко мне ни капли нежности, ни капли сочувствия! Я достаточно взрослая, чтобы, лицом к лицу встретившись со смертью во время тяжких родов, выяснить, что моя родная мать — да, родная мать! — приказала спасать ребенка, а не меня! Полагаю, всего этого достаточно, чтобы считать меня взрослой. Я успела родить ребенка, побывала замужем, овдовела, а теперь снова помолвлена. Я будто рулон материи в лавке, которую торговец постепенно разматывает и, отрезая от нее по куску, распродает разным людям на модные платья. Мать рассказала мне, что мой отец совершил самоубийство и что мы — семья невезучая. В общем, теперь я считаю себя взрослой женщиной. Да и сами вы обращаетесь со мной как с взрослой женщиной, когда это вам выгодно, так что вряд ли вам удастся снова превратить меня в ребенка.

Слушая меня, Джаспер согласно кивал и, судя по всему, воспринимал мои слова вполне серьезно.

— Ты права, у тебя и впрямь есть причины жаловаться на жизнь, — задумчиво произнес он. — Но так уж устроен наш мир, милая моя леди Маргарита; мы не можем сделать для тебя исключение.

— А следовало бы сделать! — воскликнула я. — Именно об этом я твержу с раннего детства. Вам бы следовало сделать для меня исключение. Ведь со мной говорит сама Дева Мария, мне является сама святая Жанна, я знаю, что меня избрал Всевышний, и я должна стать истинным светочем благочестия. Я просто не могу снова выйти замуж за самого обычного человека и жить в каком-то медвежьем углу. Моя мечта — заложить монастырь и стать там аббатисой. Ах, братец Джаспер, сделай это! Ты повелеваешь всем Уэльсом. Подари же мне монастырь, я так хочу присоединиться к святым сестрам и основать свой орден!

Но Джаспер, крепко прижимая к себе малыша, отвернулся от меня и молчал. Мне показалось, что его до слез тронула моя речь, исполненная праведного гнева, но потом я заметила, что лицо его покраснело, а плечи трясутся: от смеха!

— Боже, — еле выдавил он. — Ты прости меня, Маргарита, но ты же сущее дитя! Да-да, сущее дитя. Ты почти такая же, как наш маленький Генри. Ничего, теперь я стану заботиться о вас обоих.

— Не надо никому обо мне заботиться! — выкрикнула я. — Вы все заблуждаетесь на мой счет. А ты просто дурак, что надо мной смеешься. Обо мне заботится сам Господь! И замуж я больше ни за кого не выйду. Я намерена стать аббатисой.

Джаспер перестал смеяться и перевел дыхание, но в глазах у него по-прежнему прыгали веселые искорки.

— Аббатисой? Ну конечно. Но вы, надеюсь, не откажетесь пообедать с нами сегодня, преподобная мать?

Я хмуро на него взглянула и сурово ответила:

— Пусть обед подадут в мою комнату. Мы с тобой, возможно, никогда больше не будем обедать вместе. И передай, пожалуйста, отцу Уильяму, пусть зайдет ко мне. Мне нужно исповедаться: я невольно перешла все границы в отношении тех, кто давно уже перешел все границы в отношении меня.

— Непременно пошлю его к тебе, — ласково заверил Джаспер. — И велю отнести к тебе в комнату самые вкусные кушанья. Но завтра, надеюсь, ты все же согласишься встретиться со мной на конюшенном дворе? Тебе нужно непременно научиться скакать верхом. Дама, занимающая столь важное положение в обществе, должна иметь собственную лошадь; и ей, конечно, следует ездить верхом самостоятельно и на красивой лошадке. По-моему, когда ты снова отправишься в Англию, тебе стоит последовать моему совету.

Поколебавшись, я предупредила его:

— Меня невозможно соблазнить лестью. Я твердо намерена стать аббатисой, и ничто не собьет меня с этого пути. Вот увидишь! Вы все увидите! И поймете, что со мной нельзя обращаться как с вещью, которую то и дело обменивают или продают. Я сама буду распоряжаться собственной жизнью.

— Ну конечно, — самым любезным тоном промолвил Джаспер. — Только ты не права, считая, будто все мы относимся к тебе именно так. Я, например, люблю и уважаю тебя, как и обещал когда-то. Ладно, пойду выберу тебе самую лучшую и дорогую лошадку; ты прекрасно будешь на ней смотреться, и все станут восхищаться тобой. И то, о чем ты только что рассуждала, возможно, уже не будет иметь для тебя никакого значения.


Ночью мне снились белые оштукатуренные стены монастыря и огромная библиотека, где на столах, прикованные цепью, лежат украшенные цветными рисунками книги, а я каждый день могу ходить в эту библиотеку, читать книги и узнавать что-то новое. Мне снился наставник, который проводит меня сквозь дебри латыни, греческого и даже древнееврейского, чтобы я могла читать Библию на том языке, который ближе всего к языку ангелов, и все понимать. Во сне моя жажда познания и мое страстное желание стать избранной становились более тихими, смиренными. Мне казалось, что если б я имела возможность учиться по-настоящему, то и в душе обрела бы покой. Если бы каждое утро я смогла просыпаться навстречу строго установленному монастырскому распорядку и проводить дни в изучении различных наук, то, наверное, ощущала бы, что моя жизнь угодна теперь не только Богу, но и мне самой. И тогда мне было бы все равно, что думают обо мне люди, считают ли они меня избранной, или особенной, или благочестивой. Мне было бы достаточно того, что я действительно веду образ жизни благочестивой женщины-ученого, исполненной милосердия к ближнему. Я мечтала стать такой, какой кажусь себе. Конечно, я лишь пыталась демонстрировать окружающим, будто и впрямь избрана Господом и обрела особую святость, но ведь я и правда хотела стать такой. По-настоящему хотела!

Утром я проснулась, оделась и еще до завтрака отправилась в детскую взглянуть на своего малыша. Он лежал в колыбельке и тихонько ворковал или покряхтывал, точно утенок, вольно плавающий по тихому пруду. Я наклонилась над ним, чтобы получше его рассмотреть, и он улыбнулся мне. Да, действительно улыбнулся! По выражению его темно-голубых глаз я сразу поняла, что он узнал меня. Улыбка у него была забавная, какая-то треугольная, и он сразу же переставал напоминать хорошенького кукленка и становился самым настоящим, крошечным человечком.

— Ну что, Генри, — сказала я.

Его улыбка стала еще шире, словно ему было известно и свое имя, и мое, и то, что я — его мать, словно он был уверен: мы оба с ним счастливы, у нас есть все блага и сокровища мира, и впереди у нас полная обещаний и надежд жизнь, а не просто жалкое существование.