Леди Маргарет не обиделась на бестактность, простительную, по ее мнению, пережившей страшное потрясение принцессе, а сухим кивком подтвердила, что именно таков ее нынешний скромный статус.
— Но почему же вы не воспротивились? — гнула свое Каталина.
Леди Маргарет оглянулась, закрыта ли дверь, — удостовериться, что ее не услышит никто из придворных.
— Как я могла сопротивляться? — просто ответила она. — Моего брата заточили в Тауэр только за то, что он родился принцем. Откажись я выйти за сэра Ричарда, та же участь постигла бы и меня. Брат сложил свою бедную голову на плахе по той лишь причине, что носил свое родовое имя. Поскольку я женщина, у меня был шанс сменить свое. Так я и поступила.
— У вас был шанс стать королевой Англии! — воскликнула Каталина.
Леди Маргарет слегка нахмурилась — ее покоробил пафос, с каким это прозвучало.
— На все воля Божья, — просто сказала она. — Мой шанс, уж какой он там был, миновал. Ваш — тоже. Вам придется найти способ остаток своих дней прожить, не испытывая сожалений, инфанта.
Каталина слушала эти слова с лицом холодным и замкнутым.
— Я найду способ исполнить свое предназначение, — не сразу сказала она. — Ар… — начала было, но не сумела выговорить дорогое ей имя, — знаете, у нас как-то был разговор… В общем, непременно надо добиваться того, что принадлежит тебе по праву. Теперь я это поняла. Я знаю, в чем мой долг, и, как бы мне ни было тяжко, сумею выполнить Господню волю.
Леди Маргарет кивнула.
— А что, если Его воля в том, чтобы принять свою судьбу? В том, чтобы смириться?
— Нет, это не так, — твердо сказала Каталина.
Этого я никому не скажу. Никому не скажу, что в сердце своем я по-прежнему принцесса Уэльская и всегда ею буду, пока не увижу, как венчается мой сын и как коронуют мою невестку. Никому не скажу, что понимаю теперь слова Артура: что даже урожденной принцессе случается бороться за свой титул.
Я никому не сказала, беременна я или нет. Но сама-то я знаю. Мои дни миновали в апреле. Ребенка нет. Не будет у меня принцессы Марии, не будет принца Артура. Мой любимый умер, и ничего мне от него не осталось, и ребенка тоже.
Я буду молчать, хотя люди постоянно лезут с вопросами. Еще надо подумать, как поступить, как потребовать трон, на котором Артур хотел меня видеть. Подумать, как выполнить обещание, которое я дала ему у его смертного ложа. Как пустить в жизнь ту ложь, которую он надумал. Как сделать эту ложь убедительной, как обмануть самого короля и его хитроумную, зоркую мать.
Я дала обещание. Я его не нарушу. Он требовал, чтобы я дала слово, он сформулировал эту ложь, и я сказала «да». Я не подведу моего Артура. Это последнее, о чем он меня просил, и я выполню, что обещала. Я сделаю это для него. Я сделаю это ради нас.
«Любовь моя, если б ты только знал, как мне тебя не хватает…»
В Лондон Каталина отправилась в паланкине, занавеси которого были оторочены черным и плотно задернуты, — не хотела любоваться красотами вошедшего в полную силу лета. Каталина не видела, как, встречая процессию, мужчины, жители маленьких деревень, сдергивали с головы свои шапки, а женщины приседали. Не слышала сочувственных возгласов, сопровождающих трясущийся по пыльным улочкам паланкин: «Благослови тебя Господь, бедняжка!» Не знала, что все молодые женщины страны молились, чтобы их миновала страшная судьба хорошенькой испанской принцессы, проделавшей такой долгий путь к своей любви и потерявшей мужа всего пять месяцев спустя после свадьбы.
Но все-таки она не могла не заметить зеленый покров лета, набухающие колосья зерновых, отъевшийся на заливных лугах, ухоженный скот. Дорога уходила в лес — и под сенью ветвей трудно было не ощутить душистой прохлады. Стайки оленей только что были здесь — и уже исчезли в пятнистой тени; куковала кукушка, выстукивал свою дробь дятел. Каталина ехала по прекрасной, обильной и плодородной земле и думала о том, как мечтал Артур защитить эту землю от шотландцев и мавров. О том, как хотел править лучше и справедливей, чем правили до него.
Всю дорогу она молчала. Не разговаривала с хозяевами замков, где процессия размещалась по пути; такую замкнутость объясняли обрушившимся на нее горем и искренне ей соболезновали. Не разговаривала со своей свитой, даже с Марией, в безмолвном сочувствии трусившей рядом с паланкином, даже с доньей Эльвирой, которая в это тяжкое время старалась, как могла, быть полезной своей госпоже: муж дуэньи занимался устройством ночлега, а сама она — провиантом, размещением свиты, но больше всего — самой Каталиной. Та же молчала и безропотно позволяла делать с собой все, что им вздумается.
Многие думали, что горюет она неумеренно, и, толкуя об этом меж собой, добросердечно выражали надежду, что время лечит — вот принцесса уедет к себе в Испанию, вступит в новый брак и забудет все печали. Никто не знал, что свое горе Каталина спрятала глубоко внутри и закрыла на замок. Скорбь подождет до поры, когда она сможет позволить себе роскошь погрузиться в нее. Трясясь в носилках, она не плакала по Артуру. Она ломала голову, как осуществить его мечту. Как сдержать слово, которое в свой предсмертный час он у нее вырвал.
Мне надо быть умной. Проницательней и увертливей, чем даже король Генрих. Целеустремленней и самоуверенней, чем его мать. Не представляю, как я выстою лицом к лицу с этой парочкой. Однако я должна выстоять. Я дала слово, и у меня хватит сил лжесвидетельствовать. Я осуществлю задуманное Артуром. Англия получит такого правителя, как он хотел. И я сделаю его страну такой, какой он ее задумал.
Жаль, что невозможно взять с собой в Лондон леди Маргарет. Мне не хватает ее дружеских речей, ее выстраданной мудрости. Советам ее — склониться перед судьбой, смириться — я следовать не стану, но слышать их мне бы хотелось…
Принцесса и ее свита прибыли в замок Кройдон. Донья Эльвира привела Каталину в ее покои. На этот раз молодая женщина не отправилась прямиком в опочивальню, а осталась в просторной приемной.
— Достойные принцессы покои, — одобрительно произнесла дуэнья. — Ваше высочество, прибыл испанский посол. Сказать, что вы не принимаете?
— Я принимаю, — спокойно отозвалась Каталина. — Велите ему войти.
— Вы можете не делать этого, если не хотите…
— Я хочу. У него могут быть вести от матушки. Мне не повредил бы ее совет…
Поклонившись, дуэнья пошла за послом, которого нашла на галерее погруженным в беседу с отцом Алессандро, духовником Каталины. Донья Эльвира посмотрела на обоих с неодобрением. Духовник, высокий, темноволосый, видный мужчина, выглядел еще картинней рядом с маленьким доктором де Пуэбла. Тот обеими руками опирался на спинку стула, чтобы снять вес с увечной ноги и дать опору больному позвоночнику, а его красное личико сияло от возбуждения.
— Так она понесла? — шепотом спрашивал он. — Вы уверены?
— Дай Бог, чтобы наши желания осуществились. Ее высочество определенно питала надежды, когда мы в последний раз беседовали, — кивал духовник.