— Могу доложить вам, ваше величество, что в испанской королевской семье имеются и другие особы, не уступающие принцессе красотой. Например, юная королева Неаполитанская, которая теперь вдовеет. Это племянница короля Фердинанда, за ней дадут хорошее приданое, и к тому же она обладает семейным сходством… — Он помолчал. — Говорят, она очаровательна и весьма… любвеобильна.
— Она дала мне понять, что любит меня. Должен ли я понять это так, что она притворщица? Претендентка, единственная цель которой — забраться на трон?
Посла обдало жаром.
— Ни в коем случае, ваше величество! — сложив губы в жуткое подобие улыбки, воскликнул он, надеясь сбить короля с мысли о двоедушии Каталины. — Любящая невестка, нежная девушка…
Ледяное молчание.
— Вам известно, де Пуэбла, какова судьба претендентов в этой стране? — после паузы сухо осведомился король.
— Да, но…
— Если она играла со мной, она об этом пожалеет.
— Помилуйте, ваше величество! Никаких игр! Никакого притворства!
Генрих помолчал.
— Я думал таким образом покончить с проблемой выплат приданого и вдовьей доли, — после паузы сказал он.
— Такая возможность отнюдь не упущена, сир! Как только принцессу обручат с принцем, Испания выплатит вторую часть приданого и о вдовьей доле можно забыть, — уверил короля де Пуэбла. Заметив, что говорит слишком быстро, он сделал глубокий вдох и продолжил помедленней: — Все трудности останутся позади. Их величества короли Испании будут рады обратиться к Папе за разрешением выдать их дочь за принца Гарри. Они считают принца отличной партией, а принцесса сделает так, как ей скажут. Что освобождает вам руки, ваше величество, позволяя найти достойную вас жену, и возвращает в ваше распоряжение доходы от Корнуолла, Уэльса и Честера!
Король Генрих пожал плечами и повернулся спиной к бегающему по кругу арабскому скакуну.
— Итак, все кончено, — холодно подвел он итог. — Она не хочет меня. Я ошибся. Значит, она относится ко мне как дочь? — Он хрипло рассмеялся, вспомнив поцелуй у реки. — Мне следует забыть эту историю.
— Прошу вас, ваше величество! Она не может не подчиниться родителям. Что касается ее отношения к вам, смею вас уверить, она определенно отдает вам предпочтение. Она сама мне это сказала! Она разочарована. Но что может противостоять Изабелле Кастильской?!
— Довольно! На этом закончим, — подвел черту Генрих VII. Извернулся и пошел прочь с конюшенного двора. Вид нового скакуна больше не доставлял ему удовольствия.
— Я надеюсь, ваше величество не гневается? — хромая следом, заискивающе справился посол, обращаясь к королевской спине.
— Ни в малой мере, — бросил король через плечо.
— А обручение с принцем Гарри? Могу я уведомить их католических величеств, что договоренность достигнута?
— Уведомляйте, посол.
— Дело сделано, — доложил он Каталине, стоя перед ней, по собственному ощущению, как мальчишка-посыльный, в то время как она ловко выпарывала из платья бархатные вставки, чтобы его переделать.
— Итак, я выйду за принца Гарри, — скучно, под стать послу, заключила Каталина. — Договор подписан?
— Пока только достигнуто соглашение. Придется подождать буллы из Рима, но, в общем, король не возражает.
— Очень злился?
— Очень, судя по тому, как он себя вел. И думаю, это он еще сдерживался…
— Как он поступит? — оторвалась от своего занятия Каталина.
Де Пуэбла исподтишка вгляделся в ее лицо. Бледное, но ни следа страха. Синие глаза подернуты дымкой, как у ее отца, когда у него на уме какая-то затея. Ничуть не похожа на девицу в отчаянном положении. Скорее, на женщину, которая надеется перехитрить самого опасного из соперников. В ней нет ничего трогательного. Она впечатляет, но не вызывает сострадания, нет.
— Представления не имею, — сказал он вслух. — Однако мы не должны давать ему никаких преимуществ. Необходимо немедленно выплатить оставшуюся долю приданого, то есть выполнить свои обязательства — для того чтобы вынудить его выполнить свои.
— Что вы имеете в виду? Мою золотую посуду? Но она потеряла свою цену. Испорчена. Мы же на ней ели. А потом, кое-что мне пришлось продать.
— Как продать?! — ахнул посол. — Помилуйте, ваше высочество! Она же принадлежит королю!
— По-вашему, я должна была допустить, чтобы мои приближенные померли с голоду? Да и я должна что-то есть, доктор де Пуэбла! Не могли же мы всем двором без приглашения являться на обед во дворец и протискиваться там к столу для простонародья!
— Вам следовало сохранить золото в неприкосновенности!
Она одарила его взглядом синим, холодным и острым, как ограненный сапфир.
— Прежде всего, меня не следовало доводить до такого состояния! Закладывать собственные тарелки! Если в этом есть чья-то вина, то уж точно не моя.
— Этот упрек следует адресовать в Испанию, — мрачно сказал посол. — Вынужден повторить, ваше высочество: нельзя давать им повод для отступления. Если король Фердинанд не выплатит вашего приданого, король Генрих откажется выдать вас за принца. И должен предупредить, зрелище ваших бедствий доставит ему удовольствие.
— Значит, он мой враг, — кивнула она.
— Боюсь, что да.
— Это случится, не сомневайтесь, — сказала она вдруг.
— Простите, ваше высочество?
— Я выйду замуж за Гарри, посол. Я буду королевой.
— Инфанта, это самое горячее из моих желаний!
— Принцесса, — поправила она.
— Решено обручить тебя с Каталиной Арагонской, — сообщил сыну король Генрих, думая о своем первенце.
Светловолосый Гарри порозовел, как девчонка:
— Да, государь!
Бабушка, миледи Маргарита, превосходно натаскала своего последнего внука. Он готов ко всему. Кроме реальной жизни.
— Ты, впрочем, не надейся, что это случится на самом деле, — предупредил его король.
Мальчик удивленно вскинул глаза:
— То есть, государь?
— Наши испанские сваты грабили и дурили нас при каждой возможности не хуже записной сводницы, которая облапошивает солдата в таверне. Морочили нас и сулили то одно, то другое, как проститутка, на уме у которой только твой кошелек! По слухам… — И тут он осекся, сообразив, что говорит с сыном как мужчина с мужчиной, тогда как перед ним, в сущности, ребенок. А, кроме того, как бы ни жгла душу обида, показывать ее не след. — Короче говоря, они воспользовались нашей дружбой, — закруглился он. — А теперь мы воспользуемся их слабостью.
— Разве мы не друзья, сир?
Генрих усмехнулся при мысли о мошеннике Фердинанде и его красотке дочери, у которой хватило духу отвергнуть английского короля.