— Кое-что пересаживаю в новые горшки и оставляю здесь на следующий год для короля и королевы. А кое-что забираю домой, высаживаю в собственном саду и держу в запасе как посадочный материал для своего питомника.
— И кто же их владелец? — уточнила Эстер.
— Король и королева владеют материнскими луковицами, — объяснил Джон. — Потому что они поручили моему сыну купить их и заплатили за них. А детки мы делим. Мы с сыном забираем половину и половину оставляем королю и королеве.
Девушка кивнула.
— Значит, вы каждый год удваиваете свой капитал? Хороший бизнес, — заключила она.
Подумав, что для племянницы художника она на удивление умна, Джон с сожалением ответил:
— Да, но он больше не приносит прибыли. Рынок рухнул в феврале. Самые лучшие луковицы тюльпанов стоили столько, что за эти деньги можно было купить дом. Цветы переходили из рук в руки, как ценные бумаги, с каждым разом становясь все дороже.
— Что же случилось? Почему рынок встал?
Джон развел руками.
— Не знаю. Хоть это и коснулось меня, но я так и не понял. Все произошло как по мановению волшебной палочки. Только что были луковицы, редкие и довольно дорогие, но все же доступные садовнику, который хотел их выращивать. Вдруг они стали стоить как жемчужины, и все жаждали приобрести их. А потом биржа словно очнулась и осознала тот факт, что это всего лишь цветы. И луковицы снова превратились просто в луковицы, и цены снова стали прежними. То есть не совсем прежними. Никто теперь не желает продавать тюльпаны. А разводить сейчас тюльпаны — это как встать и во всеуслышание признаться, что ты был жадным дураком.
— Вы много на этом потеряли?
— Достаточно.
Традескант не собирался рассказывать, что все их сбережения были потрачены на тюльпановые луковицы, что их богатство растворилось вместе с падением рынка и что они с Джеем дали торжественную клятву, крестьянскую клятву — никогда больше не доверять ничему, кроме как ценности земли.
Эстер кивнула и одним движением провела плавную линию на бумаге; получился нежный, как вуаль, лепесток тюльпана.
— Терять деньги — это ужасно. У моего отца была лавка с товарами для художников. Он разорился, когда заболел. После его смерти нам совсем ничего не осталось. Единственная надежда была на корабль, шедший из Вест-Индии. Мы ждали его год. За тот год я продала сначала ковер и занавеси, потом полностью всю мебель, а потом и платья. После этого я дала себе слово, что никогда больше не буду бедной. — Эстер бросила на Джона быстрый взгляд. — Самое главное в жизни — это держаться за то, что имеешь.
— Божья воля и вера, — добавил Джон.
Она снова кивнула.
— Я этого не отрицаю. Но, лишившись последнего стула и оставшись всего-навсего с маленьким сундучком, в котором все твои пожитки, невольно начинаешь интересоваться жизнью на земле гораздо больше, чем жизнью загробной.
Джейн пришла бы в ужас от такой свободы мысли, но Традескант не испугался.
— Тяжелый урок для молодой женщины, — заметил он.
— Этот мир вообще жесток для молодой женщины, для любого, у кого нет надежного, безопасного места.
Глаза Эстер следили за горлышком тюльпана, мелок чертил на бумаге ровную линию. Джон наблюдал, как она работает; глядя на нее, казалось, что рисовать легко. Она не была красавицей, у нее было простое лицо, и говорила она просто и ясно. Традескант подумал, что она очень бы понравилась Элизабет. Такой можно доверить небольшое дело. Она ищет в муже опору и надежность, скорее всего, не ожидая большего. Разумная хозяйка, знающая цену деньгам, а не транжира из придворных. Хорошая девушка, которая позаботится о детях, оставшихся без матери.
— Вам нравятся дети? — внезапно спросил Джон.
Эстер провела еще одну плавную линию, придавая стеблю тюльпана чувственный изгиб.
— Да, — ответила она. — Надеюсь, когда-нибудь у меня будут дети.
— Возможно, вы выйдете замуж за человека, у которого уже есть дети, — заметил Традескант.
Она бросила на него пронзительный взгляд.
— Я возражать не буду.
— Даже если они целый день носятся как угорелые? — неосторожно уточнил Джон, вспомнив о Фрэнсис и ее решительном характере. — Дети другой женщины, воспитанные ею и, возможно, не так, как вам бы хотелось?
— Вы думаете о своих внуках, — догадалась Эстер. — Мой дядя сообщил вам, что у меня хорошее приданое, и теперь вы беспокоитесь, соглашусь ли я ухаживать за вашими внуками.
Джон слегка поперхнулся своей трубкой.
— Вы выражаетесь откровенно! — воскликнул он.
Снова обратив все внимание на рисунок, Эстер спокойно произнесла:
— Что-то должно меняться. Я ведь не могу без конца путешествовать с дядей. Я мечтаю о доме и муже, с которым устрою свою жизнь. Мне хотелось бы завести детей, хотелось бы иметь свое небольшое дело.
— Мой сын горюет по жене, — разоткровенничался Джон. — Может случиться, что в его сердце вообще не найдется места для другой женщины. Вы выйдете за него замуж, проведете вместе всю жизнь и не услышите ни единого слова любви.
Повернув мелок боком, Эстер провела несколько нежных штрихов по зернистой поверхности бумаги, передавая деликатные прожилки на лепестке тюльпана. Рука ее осталась такой же твердой и искусной.
— Понятно. Соглашение, но не любовное приключение.
— Вам будет этого достаточно? — прямо спросил Джон. — Молодой женщине ваших лет?
— Я уже не юная девица, — сказала Эстер уверенно. — Я старая дева. Перед девицей лежит целая жизнь, обещающая много чудес. Я же — старая дева двадцати пяти лет, которой нужен муж. Если ваш сын согласится взять меня и будет хорошо со мной обращаться, я согласна. Мне все равно, что он любил другую, даже если он еще любит ее. Что мне не все равно — это получить свой дом и детей. Мне нужно место, где я смогу высоко держать голову. А вы и он — люди известные. Он работает непосредственно на короля, к его советам прислушивается королева. Теперь, когда парламент распущен, а торговля в Лондоне идет плохо, нет другой возможности продвинуться, кроме как через двор. Для меня это очень хорошая партия. Для него — всего лишь удовлетворительная, но я постараюсь, чтобы ваш сын не пожалел. Я буду присматривать и за его бизнесом, и за детьми.
Джон наслаждался ощущением того, что ему вообще не надо руководить беседой. Джей был уже не мальчик, он был мужчиной, который сам мог решать, что ему делать, и не нуждался в посредниках. Но Джон, боявшийся за внуков, с огромным удовольствием проявлял подобную инициативу.
— Фрэнсис уже девять, ее брату четыре года. Девочке нужна мать, а Джонни еще не вырос из коротких штанишек. Вы могли бы позаботиться о них и дать им ту любовь, в которой они нуждаются?
Эстер по-прежнему не отрывала взгляда от тюльпана.