— Что ты видишь?

Чтобы рассмотреть, Джон подошел поближе. Колонна была квадратной и величественной, размером и надежностью соответствовала большому залу. В верхней части были вырезаны декор, гирлянды и ленты из листьев аканта. На одной стороне колонны резьба была не закончена, другая сторона была готова. На ней мастер изобразил человека, как бы выходящего из постамента, выступающего из резной рамы, чтобы занять свое место во внешнем мире и донести плоды своих трудов до самых отдаленных уголков.

В одной руке человек держал грабли на длинной ручке, в другой — огромный горшок с великолепным фантастическим цветком, через края переливались фрукты и семена — своего рода рог изобилия, полный добродетелей. Фигура была одета в удобные мешковатые штаны и прочную куртку, на голове — шляпа, надвинутая под щегольским озорным углом. Джон узнал себя, созданного из дерева на центральной колонне в графском дворце.

— Господи боже мой! Это я? — прошептал он с благоговейным вздохом.

Рука Роберта Сесила мягко легла ему на плечо.

— Ты, — подтвердил он. — И по-моему, очень похож.

— Но почему именно я на этой колонне, милорд? — удивился Джон. — Здесь можно было вырезать что угодно!

Граф улыбнулся.

— Да, выбор был велик: три грации, Зевс, Аполлон, что-нибудь из Библии или сам король. Это мой дом, и я хочу видеть на центральной колонне своего садовника.

Традескант посмотрел на шляпу, залихватски надвинутую на лоб, и на грабли, которыми отважно потрясала фигура.

— Не знаю, что и сказать, — промолвил он. — Для меня это слишком. У меня просто дух захватило.

— Слава приходит в разных обличьях, — ответил Роберт Сесил. — Но думаю, люди будут тебя вспоминать, сидя под каштановыми деревьями и нюхая цветы, благоухающие в их садах. И ты останешься на этой колонне, пока будет стоять мой дом. Джон Традескант, запечатленный для потомков, стремящийся вперед с цветком в одной руке и граблями в другой.

ОСЕНЬ 1611 ГОДА

Наконец для Элизабет и маленького Джея настало время переселения в Хэтфилд. Гертруда, внезапно охваченная материнской нежностью, явилась проводить их и чуть не всплакнула из-за предстоящей разлуки. Все вещи погрузили в один фургон, Элизабет устроилась рядом с Джоном на сиденье возницы, а Джей втиснулся между ними.

— А где каштановое дерево? — вспомнил Джон.

— Опять он про это дерево! — воскликнула Гертруда, но без обычного ехидства.

— Благополучно отправится сзади, вместе с кухонными вещами, — пояснила Элизабет.

Передав жене вожжи от мирно стоящей лошади, Джон отправился к задней части фургона посмотреть, нормально ли пристроен бочонок с деревом. Деревце было прислонено к поручню под углом, то есть в дороге нежная кора на стволе могла повредиться. Джон сжал губы, удерживая суровые фразы. У Элизабет было много работы, она организовала переезд целого дома. Да еще маленький ребенок, подвижный как щенок, целый день крутился у нее под ногами. Традескант понимал, что не должен винить жену за небрежность к растению, которое было для нее лишь символом его любви. Элизабет никогда не заботилась об этом дереве так, как он. И было бы несправедливо требовать от нее иного. Он снял с фургона пару стульев и переставил вещи, надежно закрепляя деревце, потом вернулся на место кучера.

— А твой ребенок удобно сидит? — резко спросила Элизабет.

Джон кивнул и спокойно пояснил:

— Это очень дорогое дерево. Наверное, дороже фургона со всем содержимым. Мы были бы дураками, если бы сломали его по неосторожности.

Гертруда бросила быстрый взгляд на дочь, как бы сокрушаясь по поводу мужского упрямства. Элизабет потянулась к матери из фургона, поцеловала ее на прощание и сказала:

— Пожалуйста, навести нас в Хэтфилде.

Когда фургон тронулся, Гертруда отступила назад и помахала им вслед, и Джей помахал в ответ. На какое-то мгновение ей показалось, что она сможет заплакать; Гертруда старательно скривила лицо и подумала о том, что потеряла дочь и внука, но слезы так и не пришли.

— Счастливого пути! — крикнула она, глядя, как Традескант удобнее устраивается на жестком сиденье возницы, словно готовится преодолеть полмира.

Когда фургон отъехал, Гертруда пробормотала себе под нос:

— Ну да, вижу-вижу, Джон Традескант, как твое сердце подпрыгивает от радости при одном только слове «путешествие». Лучше бы Элизабет создала семью с нормальным фермером откуда-нибудь из Кента. Тогда она бы и венчалась в отцовской церкви, и отпевали бы ее там же, где и крестили. Но нет, это все не для тебя, Джон, ты принадлежишь Сесилу со всеми потрохами, и честолюбие у тебя такое же, хотя забавно проявляется — в тяге ко всем этим редкостям и странствиям. И Меофем никогда не станет для тебя достаточно большим, загадочным и диковинным.

Маленький носовой платочек вспорхнул над удалявшимся фургоном, Гертруда выхватила свой и помахала.

— А все-таки Джон ее не бьет, — философски рассуждала она. — К тому же есть масса других, куда более плохих вещей, чем сад и господин, которые мужчина любит больше жены.

Элизабет и Традескант, не подозревающие о таком безжалостном и довольно точном описании их жизни, обнаружили, что чем дальше от Меофема, тем лучше их настроение.

— Странно, что я поселюсь где-то в другом месте. — Элизабет улыбнулась. — И дом будет больше, и сад лучше.

— Там вокруг вместо улиц сплошной парк, — подхватил Джон. — Джею будет где играть. А сады такие, каких Англия еще не знала. Фонтаны, речки!

— Нужно будет следить, чтобы он не убежал и не упал вводу, — озаботилась Элизабет. — Малыш очень непоседливый. Мне столько раз приводили его, когда он был уже на полпути в Суссекс.

— В садах милорда он может бродить, сколько захочет, — заметил Джон с удовлетворением. — Там никто не причинит ему вреда.

— А обедать мы где будем — в большом доме или у себя? — спросила Элизабет.

— Если хозяина нет в поместье, то где угодно. Но если граф во дворце, он любит, когда слуги обедают в холле. И мне приятно видеть его.

— Так повелось, потому что дома тебе никто не готовил обед, — возразила Элизабет. — Но теперь рядом буду я…

Джон нежно положил ладонь на руку жены.

— Вопрос не в том, кто приготовит обед, ты или кухарки, и даже не в том, чью компанию я бы предпочел, — пояснил он. — Просто если граф будет меня искать и заглянет в холл, мне необходимо там быть. Ты уже должна это понимать, Элизабет. Мы собираемся жить на его земле, в его доме, и этот дом он дает нам бесплатно. Ты должна понимать, что хозяин для меня на первом месте.

На секунду Джону показалось, что жена набросится на него с бранью, а если они поругаются, то легко могут дуться друг на друга все два дня путешествия, потому что оба страшно обидчивые. Но потом Традескант увидел, что Элизабет признала существующее положение дел.