Сама королева вспыхивала румянцем при приближении Бекингема и следила за ним поверх веера, когда он беседовал с другими женщинами. Маленькая принцесса Генриетта Мария заикалась, когда он находился в комнате, и забывала те немногие английские слова, которые знала. Вся Франция была влюблена в него, весь Париж его обожал. И Бекингем, улыбаясь и смеясь, нес праздник повсюду, где только появлялся. Он проходил через обожающие его толпы, будто король, а не всего лишь посол, будто сам жених, а не его доверенное лицо.
Уже через пару дней Традескант устал от бесконечного круговорота балов.
— Держись, Джон, — бросил Бекингем через плечо. — Сегодня мы отправляемся на маскарад.
— Как вам угодно, — отозвался садовник.
Герцог повернулся и расхохотался, увидев стоическое выражение лица Джона.
— У тебя не назначено тайное свидание? Ты уже пообещал танцы?
— Я женатый человек, как и вы, милорд. — Традескант помолчал, пережидая взрыв хохота герцога. — Но составлю вам компанию и буду ждать так долго, как прикажете, милорд.
Бекингем положил руку садовнику на плечо.
— Не надо. Тех, кто может сопровождать меня, много, но есть только один, кто любит меня как брата. И я не собираюсь тратить твою любовь и преданность, заставляя тебя смотреть, как я танцую. Чем ты желаешь заняться больше всего?
Традескант задумался.
— Видел тут кое-какие растения, которые отлично подошли бы Нью-Холлу. И если вы отпустите меня, я бы наведался в сады Робенов, заказал бы растения и проследил за тем, как их упакуют. А когда мы поедем домой, они отправятся вместе с нами.
Бекингем тоже задумался, склонив голову набок.
— Да, это будет кстати. — Он опустил руку в глубокий карман камзола и вытащил кошелек. — Знаешь, что здесь?
— Деньги?
— Лучше. Подкуп. Огромная взятка от Ришелье или его агентов.
Джон взглянул на кошелек, как на ядовитую змею.
— Хотите, чтобы я вернул его?
Откинув голову, Бекингем рассмеялся.
— Джон! Мой Джон! Нет! Предлагаю тебе потратить содержимое.
— Французские деньги? Но что они желают взамен?
— Мою дружбу, мои советы королю, мою поддержку для маленькой принцессы. Возьми их.
Однако Традескант колебался.
— А вдруг вам нужно будет предостеречь короля против них?
— Кто наш злейший враг? Кто злейший враг нашей веры? Самая большая опасность для свободы наших протестантских братьев в Европе?
— Испанцы, — медленно произнес Джон.
— Значит, мы дружим с французами и заключаем с ними союз против испанцев, — просто подытожил Бекингем. — А если они подарят мне целое состояние за то, что я делал бы бесплатно, — я не возражаю!
— Но что, если ситуация изменится? — настаивал Джон. — Что, если испанцы заключат союз с французами? Или французы выступят против нас?
Герцог подкинул кошелек в воздух и поймал его. Судя по тому, как кошелек упал, он был очень тяжелый.
— К тому времени деньги уже будут потрачены, то есть я окажу услугу своей стране, опустошив казну нашего врага. На! Лови!
Он бросил кошелек Джону, и тот чисто машинально схватил его, прежде чем себя остановить.
— Поезжай с ним в Амстердам, — велел Бекингем, искушая так же искусно, как змей в Эдеме. — И купи там тюльпанов, мой Джон.
Вряд ли он мог придумать еще что-либо, подействовавшее на Традесканта так же мощно. Не отдавая себе отчета, Джон взвесил кошелек в руке, прикидывая его вес.
— Сейчас тюльпаны идут по бешеной цене, — заметил он. — Рынок сходит по ним с ума. Все покупают, все спекулируют ими. Люди, не отходящие ни на шаг от своих прилавков и кассы, приобретают просто названия тюльпанов, нацарапанные на клочках бумаги, а сами цветы и в глаза не видят. Не представляю, сколько луковиц смогу купить, даже на все эти деньги.
— Поезжай, — повторил Бекингем.
Он упал в кресло и перекинул длинные ноги через подлокотник, глядя на Традесканта с дразнящей улыбкой.
— Мой Джон, ты ведь жаждешь заполучить их. Поезжай, полюбуйся на тюльпановые поля и приобрети столько, сколько захочешь. У тебя есть кошелек, будет и еще. Привези мне пару луковиц, мы их посадим в горшок, станем бюргерами и разбогатеем.
— «Семпер Августус», [27] алый с белым, — загорелся Джон. — Попался мне на картинке. Цвета перемешиваются удивительно красиво, форма потрясающая. Настоящая тюльпановая чашечка, но кончики каждого лепестка изысканно и гордо заострены и чуть-чуть отделены друг от друга. А длинные изогнутые листья…
— Клянусь честью! Вот это любовь! — Бекингем усмехнулся. — Вот она, твоя настоящая любовь, Джон. Я никогда не видел тебя в таком волнении.
Традескант улыбнулся.
— Никогда еще не было такого безупречного цветка. Он самый лучший, лучше не бывает. И никогда еще не было цветка дороже.
Бекингем указал на французскую взятку в руке Традесканта.
— Так иди и купи его, — просто сказал он.
Той же ночью Джон упаковал вещи и на рассвете был готов ехать. Он оставил записку хозяину, заверяя, что золото в его руках будет в безопасности и что он приобретет столько луковиц, сколько сможет достать. К удивлению Традесканта, когда он уже собирался запрыгнуть в седло у входа в отель Бекингема, тот собственной персоной появился на улице, кутаясь в халат от холодного утреннего воздуха, под которым были только рубашка и штаны, на ногах — сапоги. Выпустив из рук поводья, Джон бросился к герцогу.
— Милорд! Я думал, вы будете спать до полудня.
— Я проснулся и вспомнил о тебе, — небрежно произнес Бекингем. — Вспомнил, что ты начинаешь собственное приключение. И решил лично пожелать тебе доброго пути.
— Да я бы подождал, если бы знал. Я бы уехал позже, и вы могли бы выспаться.
Бекингем хлопнул садовника по плечу.
— Не имеет значения. Я знал, что ты отправишься в путь спозаранку, я проснулся, выглянул в окно, и мне захотелось посмотреть, как ты поедешь.
Джон молчал. У него не было слов для величайшего человека Англии, который протанцевал всю ночь и встал на рассвете, чтобы пожелать доброго пути своему слуге.
— Развлекайся, — посоветовал Бекингем. — Оставайся там как угодно долго, тяни деньги из моего банкира, покупай все, что приглянется, и вези это все домой в Нью-Холл. Следующей весной хочу любоваться тюльпанами, мой Джон. Хочу тысячи прекрасных тюльпанов.
— Вы получите их, — с жаром заверил Традескант. — Я сделаю для вас великолепные сады. Великолепные. — Он откашлялся. — А когда я должен быть дома, милорд?