Вечером Анна занялась моим купанием с особенной тщательностью.
— Боже милостивый, ты меня доведешь, — злобно шипела она, шлепая на меня холодную простыню. — Опять кровь. Как он это вынесет?
Я закуталась в простыню и начала причесываться сама, прежде чем она успеет наброситься на меня с частым гребнем — вырвать мне все волосы под предлогом борьбы со вшами.
— Может, он и не пошлет за мной. — Я так устала от танцев, от мучительного стояния на ногах, пока Генрих полчаса официально прощался с королевой, что мечтала только об одном — рухнуть в постель.
В дверь постучали, и Георг сунул голову в комнату.
— Отлично. — Он заметил, что я сижу полуголая после мытья. — Он зовет тебя. Накинь платье, и пойдем.
— Он храбрец, однако, — съязвила Анна. — Молоко подтекает, кровь идет, глаза на мокром месте.
Георг хихикнул, как мальчишка:
— Ты нежнейшая из сестер, Аннамария. Она должна каждое утро Бога благодарить за тебя — кто еще может так поддержать и ободрить?
У Анны хватило совести смутиться.
— А вот и кое-что от кровотечения. — Он вынул из кармана комок ваты.
Я взглянула с подозрением:
— Что это?
— Одна шлюха посоветовала. Сунешь между ног, и кровотечение на время прекратится.
Я скорчила гримасу:
— А вовнутрь не провалится?
— Она сказала, что нет. Попробуй, Марианна. Ты должна быть у него в постели сегодня.
— Отвернись тогда.
Георг отвернулся к окну, а я прилегла на кровать и неловкими пальцами попыталась последовать его совету.
— Дай мне, — вмешалась Анна. — Видит Бог, все приходится за тебя делать.
Она сунула тампон и протолкнула поглубже. Я задохнулась от боли. Услышав мой хрип, Георг обернулся.
— Незачем убивать сестричку, — мягко произнес он.
— Эта штука должна быть внутри, так ведь? — Анна, сердитая и раскрасневшаяся, требовала ответа. — Девочку надо закупорить.
Георг протянул мне руку. Морщась от боли, я сползла с кровати.
— Видит Бог, Анна, если ты когда-нибудь покинешь двор, сможешь стать колдуньей. — Его голос звучал очень ласково. — Доброта уже налицо.
Она нахмурилась, но промолчала.
— Ну, что ты такая кислая? — поинтересовался он у сестры.
Я накинула платье и влезла в туфли на высоченных алых каблуках.
— Вовсе не кислая, — отрезала Анна.
— Ага! — До него наконец дошло. — Я тебя насквозь вижу, маленькая мисс Анна. Тебе велели отступить и оставить его Марии. Ты — всего лишь придворная дама при старой королеве, а твоя сестра поднимается к трону.
Лицо Анны исказилось от ревности.
— Мне девятнадцать лет, — горько сказала она. — Добрая половина двора считает меня самой красивой женщиной в мире. И все знают — я самая остроумная и изящная. Король глаз от меня отвести не может. Сэр Томас Уайетт уехал во Францию, чтобы спастись от меня. А сестра — на год моложе, а уже замужем и родила двух детей от самого короля. Когда же наступит моя очередь? Когда я выйду замуж? Где моя пара?
Повисло молчание. Георг легонько погладил раскрасневшуюся Анну по щеке.
— Аннамария, Аннамария, — произнес он нежно. — Разве найдется для тебя пара? Ни король Франции, ни император Испании не достойны тебя. Ты лакомый кусочек, совершенство во всех отношениях. Не торопись, когда ты станешь сестрой королевы Англии, тогда посмотрим. Чем растрачивать себя на жалкого герцога, лучше обеспечить будущее Марии, а потом она поможет тебе.
Она невольно рассмеялась. Георг наклонился и легко коснулся губами ее щеки.
— Ты на самом деле абсолютное совершенство, и мы все тебя обожаем. Бога ради, так и держись. Если узнают, какая ты без посторонних, мы пропали.
Анна отшатнулась и замахнулась на брата, но Георг со смехом отдернул голову и обернулся ко мне:
— Пойдем, будущая королева. Все готово? Ничего не забыли? — Он повернулся к Анне. — Он сможет сделать свое дело? Ты не слишком туго ее зашпаклевала?
— Сможет, — сердито буркнула Анна. — Но будет чертовски больно.
— Не будем об этом беспокоиться, — улыбнулся Георг. — В конце концов, наш счастливый билет, наша надежда, которую мы подкладываем королю в постель, уже далеко не девочка. Пойдем, детка. Потрудись ради нас, Болейнов, мы все рассчитываем на тебя.
Он прервал поток болтовни, только когда мы прошли через большой зал и поднялись по темным ступенькам к королевским покоям. У короля сидел кардинал Уолси, так что Георг потянул меня на скамью под окном и принес бокал вина. Мы ожидали, пока король и его самый доверенный советник закончат разговор вполголоса.
— Наверно, считают кухонные объедки, — шепнул, озорничая, Георг.
Я улыбнулась. Попытки кардинала вести королевский двор с меньшей расточительностью служили постоянным источником развлечения тем придворным, чьи доходы росли как раз благодаря этому чрезмерному мотовству, а значит, и моей семье.
Позади нас кардинал поклонился и приказал пажу собрать бумаги. Кивнул нам, пока Георг усаживал меня в только что освободившееся кресло перед камином.
— Желаю доброй ночи, ваше величество, мадам, сэр, — произнес кардинал и покинул комнату.
— Выпей с нами бокал вина, Георг, — предложил король.
Я взглянула на брата с мольбой.
— Благодарю, ваше величество. — Георг разлил вино — королю, мне и себе. — Вы работаете допоздна, сир?
Генрих махнул свободной рукой:
— Ты же знаешь кардинала. Неутомим в трудах.
— Но смертельно скучен, — дерзко продолжил Георг.
— Ты прав, смертельно скучен, — злорадно согласился король.
Он отослал Георга в одиннадцать, а в двенадцать мы очутились в постели. Он нежно ласкал меня, нахваливал пышность груди и округлость живота. Я старалась запомнить его слова — в следующий раз, когда мать опять начнет попрекать меня, смогу ответить, что и такой нравлюсь королю. Но не было радости в моем сердце. Когда забрали моего сына, с ним исчезла и часть меня. Не могу я любить этого человека, зная — он не станет меня слушать, зная — я не смею обнаружить мое горе. Он — отец моих детей, но нисколько ими не интересуется, они слишком малы, их не используешь как фишки в игре «Кто наследует трон?». Он не первый год мой любовник, но до сих пор главная задача — не дать ему возможности узнать меня. Он лежал на мне, двигался внутри меня, а я чувствовала себя такой же одинокой, как моя тезка-шхуна посреди океана.
Генрих сразу же заснул. Навалился на меня, тяжело дышит прямо в лицо, борода щекочет шею. Впору разрыдаться, но я лежу тихо. Я — Болейн, а не кухонная девка, могу и потерпеть.