— Красиво, — вырвалось у брата. — Вот бы остаться тут навсегда.
Обогнув ров, мы миновали плоский дощатый мостик, там, где тропинка пересекала реку. Из камышей донесся звук выстрела, заставил мою уставшую лошадку сбиться с шага. На берегах реки косили сено, и свежий сладкий запах плыл в вечернем воздухе. Раздался крик, отцовские слуги в ливреях выскочили из караульной и замерли у разводного моста, заслоняя глаза от света.
— Это же молодой лорд и миледи Кэри! — воскликнул один из солдат.
Парень, стоявший сзади, повернулся и побежал обратно в замок — сообщить новости. Мы пустили лошадей шагом. Зазвонил колокол, остальные стражники выскочили из караульной, слуги, обгоняя друг друга, бросились во внутренний двор.
Брат виновато взглянул на меня, словно извиняясь за нерадивость солдат, и осадил лошадь, я первой пересекла разводной мост и въехала под решетку сводчатых ворот. Слуги уже толпились во дворе — от кухонных мальчишек, приставленных крутить вертел, до домоправительницы, открывшей дверь в большую залу, чтобы созвать слуг из глубины дома.
— Милорд, леди Кэри!
Она подошла ближе, и йомен-смотритель буфетной с ней, оба поклонились. Грум поймал поводья, капитан стражи помог мне спешиться.
— Как мой сын? — спросила я у домоправительницы.
— Вот он. — Она указала на лестницу в углу двора.
Быстро повернулась. Кормилица как раз вынесла моего сыночка на солнце. Прежде всего меня поразило, как он вырос. Он родился маленьким, а в месяц его уже забрали у меня. Теперь совсем другое дело — Щечки округлились и порозовели. Кормилица поддерживает золотистую головку, я чуть не лишаюсь чувств от ревности, нестерпимо видеть большую, красную, крестьянскую руку на головке королевского сына, моего сына. Его туго запеленали, примотали к дощечке. Протягиваю руки — кормилица подает ребенка словно на блюде.
— Он здоров. — Она как будто оправдывается.
Наконец-то я держу своего ребенка. Ручки примотаны к бокам, пеленки держат даже головку, двигаются только глаза.
Он смотрит мне в лицо, переводит взгляд с губ на глаза, потом на небо позади меня. Вороны кружат над башней, и он следит за ними.
— Прелесть моя, — шепчу я.
Георг неторопливо спешивается, бросает конюху поводья и заглядывает мне через плечо. Темно-синие глазки пристально изучают новое лицо.
— Смотрит на дядю! — Георг явно доволен. — Запомни меня хорошенько, малыш. Мы принесем друг другу удачу. Ну разве не настоящий Тюдор, сестренка? Сделан на совесть! Вылитый король.
Румяные щеки, золотые пряди, выбивающиеся из-под кружевного чепчика, синие глаза. Малыш спокойно и доверчиво глядит то на меня, то на Георга.
— Правда ведь, похож?
— Как странно, — Георг шепчет мне прямо в ухо, — только подумай, придется клясться в верности этому кусочку мяса. Однажды он может стать королем Англии, величайшим мужем Европы, и мы с тобой будем полностью от него зависеть.
Крепче сжала дощечку, ощутила тепло маленького тельца, туго примотанного к деревянной рамке.
— Господи, спаси и сохрани его, кем бы он ни был.
— Спаси и сохрани нас всех, — повторил брат. — Потому что нелегка дорога к трону.
Устав от рассуждений, Георг взял ребенка, мимоходом передал его няне и повел меня к парадному входу. Прямо в дверях крошечная двухлетняя девочка в коротком платьице, смотрит на меня. Какая-то женщина железной хваткой держит ее за руку. Екатерина, моя дочка, а глядит на меня как на чужую.
Я упала на колени прямо на булыжник двора:
— Екатерина, знаешь, кто я?
Маленькое бледное личико дрогнуло.
— Моя мама.
— Правильно! Я так хотела приехать раньше, но меня не пускали. Я скучала по тебе, доченька. Так хотела быть с тобой.
Она обернулась к служанке. Та сжала ее ладонь, побуждая ответить.
— Да, мама, — тихонько прошептала девочка.
— Ты меня хоть немножко помнишь? — В моем голосе откровенная боль, всем вокруг ясно. Екатерина смотрит на служанку, потом снова на меня. Губы дрожат, лицо сморщилось — сейчас заплачет.
— О Господи, — устало цедит Георг. Твердо подхватывает меня под локоть, переводит через порог и решительно подталкивает к главной зале. Огонь горит, несмотря на середину лета, а в большом кресле перед камином восседает бабушка Болейн.
Георг коротко приветствует ее и оборачивается к домоправительнице, последовавшей за нами:
— Вон. И займитесь своими делами.
— Что с Марией? — интересуется бабушка.
— Жара, солнцепек. — Георг импровизирует на ходу. — Слишком много времени провела верхом так скоро после родов.
— И все? — колко осведомляется она.
Брат толкает меня в кресло, сам падает на стул.
— Еще жажда, — произносит он со значением. — Думаю, стаканчик вина ее воскресит. И меня тоже, мадам.
Старая дама только улыбается его грубости и жестом показывает на массивный буфет. Георг вскакивает на ноги, наливает себе и мне вина. Залпом пьет свой стакан и наливает еще.
Я отерла лоб тыльной стороной ладони, оглянулась:
— Пусть Екатерину приведут ко мне.
— Брось это, — посоветовал брат.
— Она меня едва знает. Похоже, совсем забыла.
— Вот поэтому я и говорю — брось это.
Я пытаюсь спорить, но брат настаивает:
— Как только раздался звон колокола, няня вытащила ее из детской, нарядила в парадное платье, велела быть вежливой и повела вниз. Бедный ребенок испуган до полусмерти. Господи, Мария, разве ты не помнишь, какая суета поднималась перед приездом отца с матерью? Хуже, чем первое представление ко двору. Тебя тошнило от ужаса, а Анна целыми днями ходила в самом нарядном платьице. Когда мать приезжает, это всегда страшно. Дай ей успокоиться, тихонько пойди в детскую и посиди с ней.
Я кивнула, соглашаясь, и поудобнее устроилась в кресле.
— Как дела при дворе? — осведомилась старая дама. — Как мой сын? Как ваша матушка?
— Все хорошо. Отец ездил в Венецию, трудился вместе с Уолси на пользу союза. Мать при дворе королевы.
— Королева здорова?
Георг кивнул:
— Вполне, но в этом году с королем не едет. Ее влияние при дворе сильно уменьшилось.
Бабушка кивнула — старая история, женщина слишком медленно движется к смерти.
— А как король? Мария по-прежнему его фаворитка?
— То ли Мария, то ли Анна. У него слабость к сестрам Болейн. Но пока он предпочитает Марию.
От проницательного взгляда старой дамы не укрыться.
— Ты хорошая девочка, — произносит она одобрительно. — Сколько времени ты здесь пробудешь?