Да, Никодим, сами мы можем думать, как хотим, но когда нам надо предстать перед толпой, то мы должны говорить и действовать согласно, дабы сохранить единство народа и нашу власть над ним.
Кто такой Иисус, я еще не знаю. Сначала мне казалось, что он идет по стопам Иоанна, теперь он уклоняется в сторону. Набожная ревность слишком овладела тобой, первосвященник. Если мы отличим его званием мессита, то этот назареянин может слишком много возомнить о себе, подумает, что его особа представляет для нас слишком большую опасность. Он громит нас, мы сумеем разгромить его, надо только взяться за это соответствующим образом. Ведь легко кружить головы только галилейской простоте. Великий в Галилее, он станет малым в Иерусалиме, а если это человек способный, то мы сделаем из него софера, он умеет хорошо говорить по-арамейски, сможет объяснить Писание народу.
Никодим помолчал некоторое время, а потом сказал:
— Я полагаю, что на сегодня мы кончили, — и когда Каиафа утвердительно кивнул головой, вышел.
— Этот хлыщ становится слишком дерзким. Ты заметил, как он горячо вступился за эту негодницу? — волновался первосвященник.
— Был с ней некоторое время в близких отношениях, — спокойно ответил Анна. — И нечего дивиться этому. Молод еще, а Мария действительно необыкновенно привлекательна. У нее много друзей и покровителей, племянник Гамалиила немало потратился на нее, а, однако, защищал бы ее с таким же рвением. Ее любят все, и эту популярность можно бы использовать.
— Но как?
— Да если бы кто-нибудь, человек, неудобный для нас, как выразился Никодим, задел бы ее, то ему пришлось бы пострадать от сильных мира сего.
— Кого ты имеешь в виду? Но Анна, которому вовсе не хотелось посвящать зятя в свои планы, ответил уклончиво;
— Так, никого; я только говорю это для примера, что все на свете можно использовать.
Анна встал, простился с первосвященником и, вернувшись к себе, долго совещался со своим любимцем и верным слугой Товием. Товий утвердительно кивал рыжей головой, причмокивал, дивился мудрости своего господина и тщательно отмечал в памяти имена фарисеев, к которым надо было обратиться за помощью.
Эмаус несколько ошибся: когда он сдавал свой отчет, то Иисус уже ночевал в долине Теплых Вод, откуда на следующий день рано утром он направился в Иерусалим.
Из сопровождавших его апостолов — двух, Филиппа и Варфоломея, от отправил днем раньше к Симону, прося у него приюта: дни они намеревались проводить в городе, а на ночь приходить в Вифанию.
При этом известии необычайное оживление воцарилось в усадьбе Лазаря.
Марфа принялась печь хлеб, решив сама приготовить все к столу возлюбленного учителя. Старый, скромный домик Симона стал постепенно приводиться в порядок; даже больной Лазарь принялся за работу.
Мария, узнав от Деборы, что означают все эти приготовления, очень обрадовалась. Наконец-то она увидит того прекрасного юношу, который покорил суровое, недоступное сердце ее сестры, и поэтому она довольно неохотно приняла посланца Муция. Сначала она хотела ответить отказом, но потом, сообразив, что успеет завтра еще вовремя вернуться, незаметно для всех выбралась из дому.
Связь ее с изысканным и образованным патрицием становилась все крепче и теснее.
В его дворце Мария имела свою отдельную роскошную комнатку, куда она часто удалялась, когда ей хотелось остаться одной. Наговорившись с Муцием досыта о различных вещах, наслушавшись его рассказов о чужих странах, где он долго путешествовал, о его военных подвигах и приключениях, о великолепии Рима, о роскошных пирах цезаря, о романтических похождениях героев, прекрасных богов и богинь, — она потом спокойно засыпала в своей комнатке. Муций из деликатности никогда не беспокоил там Марию. И часто она, тронутая его поведением, видя немой упрек в его влюбленных глазах, вскакивала ночью, тихонько пробиралась в его спальню и будила его поцелуем.
Мария часто ошеломляла Муция, а ее врожденный ум, способности, живость воображения и понимание приводили его в изумление. Опытный патриций убеждался все больше и больше с каждым днем, что ему удалось встретить на своем пути один из самых оригинальных образцов совершенной красоты. Его намерение жениться на ней укреплялось все сильнее. Он говорил ей об этом и обещал, что, как только окончится срок его изгнания, он заберет ее с собою в Рим. Мария охотно соглашалась на это, потому что любила Муция и жаждала полететь в широкий мир, полный таинственных чудес, познакомиться с возбуждающей ужас среди народов земли величественной столицей.
Она знала, что Муций принадлежит к сословию всадников и является членом одной из самых аристократических римских семей, что он может ввести ее, куда захочет, хотя бы даже во дворец цезаря, что все двери, через которые она пожелает пройти, с его помощью будут для нее широко открыты.
По дороге на Офлю, убаюкиваемая легким покачиванием лектики, Мария мечтала о том, как будут восхищаться ею на forum romanum, [4] когда она через Via sacra [5] направится в Капитолий, и от времени до времени заглядывала в ручное зеркальце, как бы желая убедиться, какие чары таятся в ее лучистом взгляде, прекрасных устах и белом, с нежным румянцем лице.
Радостно и восторженно улыбаясь, она встретилась с Муцием, который остановился и с восхищением воскликнул:
— Радость очей моих, какая ты сегодня сияющая, словно алебастровая амфора, внутри которой зажжен огонь. В своем прозрачном платье ты вся светишься.
— Целуй меня скорее, а то я угасну, — весело ответила она. — Знаешь, немногого не хватало, чтобы я не пришла совсем.
— Задушил бы это «немногое» собственными руками, изрубил бы мечом…
— И не осмеливайся! — воскликнула Мария, ударяя рукой по его сжатым кулакам. — Это «немногое» для моей семьи, а в особенности для Марфы, есть нечто необычайно важное. Дома у нас все кипит от приготовлений и хлопот. Завтра у нас ожидают того Иисуса, о котором я тебе говорила когда-то, пророка из Галилеи.
— И постоянно у вас должен быть какой-нибудь пророк. Скажи мне, пожалуйста, что собственно делает такой пророк? Как он предсказывает будущее, по полету птиц, по направлению ветра, как наши авгуры?
— Насколько я знаю, — объяснила Мария, — такой пророк главным образом скорбит над не правдами мира и требует, чтобы все жили, как он. Последний был Иоанн, говорят, очень некрасивый. Он блуждал по пустыне, одетый в звериные шкуры, ел саранчу, а последователей своих обливал иорданской водой. Самым великим пророком у нас считается Илия, который поехал прямо на небо в огненной колеснице. Теперешний пророк Иисус, кажется, совсем иной. Он мало скорбит, мягкий и добрый, а самое главное — молодой и красивый. Мне очень интересно взглянуть на него, хоть издалека.