Но особенно встревожились ученики, когда однажды, слушая их восторги при виде роскошного иерусалимского храма, он заметил:
— Все это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне! — и дал им понять, что дело разрушения совершит он.
А когда они с тревогой спрашивали его, когда это произойдет, Иисус рисовал им страшные картины, в которых слышался гром битвы, гул вихря, зарево пожара и кровавые видения будущих гонений.
— Ив скорби будете вы и будете ненавидимы всеми во имя мое, но претерпевший до конца спасется, и вы увидите меня, грядущего с силою многою и славою. Когда вы услышите об этих войнах и волнениях, не ужасайтесь, ибо надлежит сему быть. Но это еще не конец. Восстанет народ на народ и царство на царство, и предадут вас, и будут вас преследовать в судилищах и синагогах, и поставят вас пред правителями и царями, но я вам дам мудрость, которую не смогут побороть противники ваши. Вы будете преданы вашими родными и друзьями, и умертвят некоторых из вас, и все будут ненавидеть вас. А когда начнут твориться такие вещи, что люди станут замирать от страха и ожидания, вы смело глядите вперед и высоко поднимайте голову, ибо, значит, царствие близко… Вас будут преследовать на земле, но вы верьте… Я покорю мир!
Ученики, слушая эти слова, дрожали от страха, но совершенно иные впечатления переживал Иуда. Никакой тревоги не было в его душе, а, напротив, гордость охватывала ее. Ноздри его расширялись, словно чуя запах крови приближающейся битвы; перед глазами проходили неисчислимые отряды Иисуса, топчущие тяжелой стопой выю народов земли, воздвигающие величественный царский трон, а около трона высокое подножие для него, Иуды. Иуда был уверен, что если кто и погибнет, то уж наверно не он. У него в памяти постоянно звучали слова, когда-то сказанные Иисусом Петру:
— Когда я воссяду на престоле славы своей, то сядете и вы на двенадцати престолах судить двенадцать колен Израилевых!
И в то время, когда другие апостолы падали духом, пугаясь страшных предсказаний Иисуса, сердце Иуды наполнялось храбростью, мужеством и верой в близкую победу.
Теперь он уж смело, не боясь ничего, не отступая ни на шаг от учителя, дерзко поглядывал на фарисеев и на свой собственный страх и риск вел лихорадочную агитацию в народе. При этом в его речах слова Иисуса претворялись в настоящие воззвания, призывавшие народ к открытому восстанию. Идеальный характер нового учения, в изложении Иуды, приобретал чисто вещественный колорит. Будущее царство рисовалось, как завоевание мира грубою силою.
И, таким образом, в уме угнетенного народа Иудеи, народа, считавшего себя избранным и, значит, призванным к власти над миром, создавалось представление о Мессии как виновнике великих и необыкновенных событий, возносящих Иерусалим из бездны рабства на вершины славы.
Боевой пыл речей Иисуса, резкость, с которой ударял кроткий прежде учитель по сердцам, застывшим в догме закона, вспыльчивость, взрывы негодования ввиду встречаемой оппозиции — все эти перемены в настроении Иисуса весьма радовали Иуду, И ему не понравилось только одно, это совет быть терпеливыми. Он понимал, что терпение было нужно до тех пор, пока на стороне учителя была одна лишь Галилея, но теперь, когда на его сторону перешло население Иерусалима, всякие проволочки Иуда считал только напрасной тратой времени. По его мнению, уже довольно было слов; надо было действовать.
И, действительно, Иисус вскоре перешел к делу. При виде той торговли, которая велась в преддверия храма, учитель вскипел гневом; скрутив бич из веревки, он разогнал торговцев, раскидал их деньги, опрокинул прилавки и бросил в лицо священникам жестокий упрек, что из дома молитвы они сделали разбойничий вертеп.
Толпа испугалась. Ученики разбежались в разные стороны; один только Иуда не отступал ни на шаг от учителя и был в восторге от его смелого поступка. Он демонстративно шагал вслед за Иисусом, который с изменившимся лицом, бледный, устремив взгляд в пространство, не замечая никого, шел среди глубокой тишины сквозь расступавшуюся перед ним толпу.
Таким образом, они миновали дворы храма, площадь, перешли через Кедрон и, наконец, остановились в Гефсиманском саду, где Иисус, совершенно истощенный, опустился на камень. Возбуждение его улеглось и сменилось глубокой задумчивостью. В рамке рыжеватых волос, словно повитое облаком меланхолии, белело его лицо. Иуда пристально смотрел на учителя и, наконец, сказал;
— Ты победил их в их собственном доме, почему же ты так печален?
— Победил, но не убедил… — с глубокой печалью ответил Иисус, — Учитель, — живо заговорил Иуда, — поверь мне: я — человек бродячий, бывалый, хорошо знаю темные дела и делишки этого мира. Дикий он, завистливый, лукавый, надменный перед слабыми, покорный силе. Не удержит его любящая рука, а крепко держать будет лишь вооруженный кулак… Не последовали торгующие слову твоему, но рассеялись, когда ты взялся за бич. Учитель! Смелые, сильные и мужественные пастухи Галилеи любят тебя. Самаритяне всегда последуют за тобой. Чернь иерусалимская и многие из чужого народа, с которыми я уже говорил, тоже пойдут вслед за тобою. Чего же ты ждешь? Ты увлекаешься сравнениями, но сравнения лишь тень самой сути, Довольно уже этих притч. Пора собирать урожай!
— Время мое еще не настало, — ответил Иисус, — а урожай мой, Иуда, должен долго произрастать в сердцах, дабы зелеными побегами покрыть землю, скалы и камни, сухие места и болота, горы и долины, берега морские и песчаные пустыни, ибо нива моя есть целый мир!
— В сердцах, ах, в сердцах! — нервно бросил Иуда. — У священников в сердцах пылает ненависть к тебе, а под их влиянием начинается в народе раскол; одни говорят, что ты праведный пророк, а другие шепчут, что ты соблазнитель. Толпа не может ждать. Она не может стоять на месте и разбегается, если ее не ведут вперед. Ты сам говорил, что нет ничего тайного, что не стало бы явным. Дай же, наконец, знамение, брось же лозунг!
— Иуда, — как бы с упреком проговорил. Иисус, — разве я не даю знамений ежедневно, не призываю ежечасно? Имеющие уши да слышат… Разве я не благословляю очей, которые видят, не говорю, что кто не со мной, тот против меня, и кто не собирает со мною, тот расточает? Разве я не предупреждаю, чтобы вы были постоянно готовы к принятию царствия моего? Разве я не повторяю: что вы сказали в темноте, то услышится во свете, и что говорили на ухо внутри дома, то будет провозглашено на кровлях? Я знаю, что между мною и храмом разрыв навеки, но не думай, что это произошло только сегодня: так было от века. Так было, есть и будет!
Иисус встал и начал подниматься на гору Елеонскую. На вершине ее он остановился и залюбовался городом.
Среди домов с плоскими крышами, рассеянных по холмам и вереницами сбегавших вниз в овраги, то здесь, то там мелькали слабые огоньки. Вокруг них темнели мощные изгибы тройной стены, окружавшей Иерусалим, виднелись высокие четырехугольники башен, казавшихся издали величественными колоннами, поддерживающими небесный свод. Почти посредине города возвышалась гора Сион с ее роскошным храмом, который, казалось, весь сиял, ибо там, где не было золота, слепил глаза своею белизною мрамор. На краях золотых стрел, украшавших крышу храма, переливались лучи месяца, словно синие огоньки, Долго всматривался Иисус в дивное здание и проговорил сурово вполголоса, словно самому себе: