– Думаю, вы правы, - безмятежно отозвалась она, - но это не имеет никакого значения. Если я постою у камина подольше, я наверняка высохну.
– Не говорите чепухи, - заметил Бенедикт, поворачиваясь к огню спиной. - Думаю, в этом доме найдется какая-нибудь одежда.
– У вас здесь есть женская одежда? - недоверчиво спросила Софи.
– Неужели вы настолько привередливы, что не можете один вечер поносить брюки и рубашку?
До сего момента Софи была именно настолько привередлива, однако не станешь же в этом признаваться?
– Думаю, нет, - ответила она. Сухая одежда казалась ей сейчас верхом блаженства.
– Вот и отлично, - быстро проговорил Бенедикт. - Может быть, затопите камины в двух спальнях, а я пока поищу нам с вами одежду?
– Я могу остаться в комнате для прислуги, - поспешно проговорила Софи.
– Это вовсе не обязательно, - возразил Бенедикт, направляясь к двери и делая Софи знак следовать за собой. - Комнат в этом доме достаточно, и вы здесь не служанка.
– Но ведь на самом деле я служанка, - заметила Софи, спеша за Бенедиктом.
– Поступайте, как вам будет угодно. - Бенедикт начал подниматься по лестнице, но на полпути остановился и закашлялся, а откашлявшись, прибавил:
– Можете спать на жесткой койке в крошечной комнатке для прислуги, а можете - в любой из комнат для гостей, где, уж поверьте мне на слово, на всех кроватях перины и пуховые одеяла.
Софи знала, что должна всегда помнить свое место в этом мире, и направилась вверх по лестнице, ведущей на чердак, но видит Бог, как же ей хотелось поспать на пуховом матрасе под пуховым одеялом! Она уже сто лет не ночевала в таких райских условиях.
– Я найду себе маленькую комнату для гостей, - согласилась она, - самую крошечную из всех, какие у вас есть.
Бенедикт понимающе усмехнулся:
– Выберите себе любую, какую пожелаете. Только не эту. - И он ткнул пальцем во вторую дверь слева. - Это моя.
– Я немедленно затоплю в ней камин, - проговорила Софи.
Она понимала, что Бенедикт нуждается в тепле гораздо больше ее; кроме того, ей не терпелось взглянуть на его спальню. Многое можно сказать о человеке по убранству его комнаты. Если, конечно, у этого человека есть средства обустроить свою комнату по своему вкусу. Софи сильно сомневалась, что по ее комнатке, расположенной на чердаке, с узким, словно бойница, окном, которую она занимала у Кавендеров, можно что-то узнать о ней. Разве что у нее нет ни гроша за душой.
Оставив свою сумку в холле, Софи помчалась в спальню Бенедикта. Это оказалась очаровательная комната, теплая, уютная, пронизанная мужским духом. Несмотря на то что Бенедикт, по его словам, редко бывал в этом доме, на столиках стояло множество личных вещей: миниатюры молодых людей - должно быть, братьев и сестер, книги в кожаных переплетах и даже маленькая стеклянная вазочка, наполненная… неужели камнями?
– Странно, - пробормотала Софи и, понимая, что ведет себя невежливо, тем не менее направилась к столу, чтобы получше ее рассмотреть.
– Каждый из камней мне по-своему дорог, - послышался у нее за спиной тихий голос. - Я их собирал с самого детства.
Софи вспыхнула от смущения, словно он застал ее за каким-то постыдным занятием, однако, не в силах сдержать любопытства, взяла один камень. Он оказался бледно-розового цвета с серыми прожилками внутри, которые шли из самой середины.
– Где вы нашли вот этот?
– На прогулке, - тихо ответил Бенедикт. - Это случилось в тот день, когда умер мой отец.
– Ой! - Софи выронила камень, словно тот обжег ей руку. - Мне очень жаль.
– С тех пор прошло уже много лет.
– Все равно мне ужасно жаль.
Бенедикт печально улыбнулся:
– Мне тоже. - И снова закашлялся так сильно, что вынужден был прислониться к стене.
– Вам необходимо согреться, - поспешно проговорила Софи. - Давайте я разожгу камин.
Бенедикт бросил на кровать ворох одежды.
– Это для вас, - просто сказал он.
– Спасибо, - поблагодарила Софи, не сводя взгляда с маленького камина.
Ей было страшно оставаться с ним в одной комнате. И не потому, что она боялась, что он станет с ней заигрывать: такой джентльмен, как Бенедикт, не будет приставать к женщине, с которой едва знаком. Опасность крылась в ней самой. Она боялась, что, пробыв в его обществе слишком много времени, она влюбится в него без памяти и сердце ее будет разбито.
В течение нескольких минут Софи хлопотала у камина, пока не убедилась, что огонь хорошо разгорелся.
– Ну вот, - удовлетворенно произнесла она, потом встала, потянулась и обернулась. - Нужно только… О Господи! Лицо Бенедикта было пепельно-серым.
– Что с вами? - спросила она, бросаясь к нему.
– Что-то неважно себя чувствую, - невнятно проговорил он, всем телом опершись о прикроватный столбик. Он был похож на пьяного, однако Софи провела в его обществе уже по меньшей мере два часа и знала, что он совершенно трезв.
– Вам нужно лечь в постель, - сказала она и пошатнулась, когда он вместо прикроватного столбика облокотился о нее.
– С вами? - усмехнулся Бенедикт.
– По-моему, у вас жар, - заявила Софи, отшатнувшись от него.
Бенедикт протянул руку ко лбу, но промахнулся и стукнул рукой по носу.
– Ой! - вскрикнул он.
Софи поморщилась, словно он стукнул не себя, а ее.
Наконец рука Бенедикта добралась до лба.
– Гм-м… Может быть, и в самом деле немного поднялась температура.
Протянув руку, Софи коснулась его лба, отдавая себе отчет в том, что поступает слишком фамильярно, однако сейчас, когда речь шла о здоровье человека, ей было не до таких мелочей. Лоб оказался не слишком горячим, но и холодным тоже не был.
– Вы должны снять с себя мокрую одежду, - сказала она. - И немедленно.
Бенедикт с удивлением оглядел себя. Похоже, он уже забыл, что совсем недавно побывал под дождем.
– Да, - задумчиво пробормотал он. - Вы правы.
Он принялся расстегивать пуговицы на рубашке, однако руки не слушались. Наконец, отчаявшись, он пожал плечами и беспомощно пробормотал:
– Не могу.
– О Господи! Подождите, сейчас я вам помогу.
Софи протянула было руки, чтобы расстегнуть пуговицы, и отдернула их. Выждав несколько секунд, она стиснула зубы и, стараясь не смотреть на видневшуюся голую грудь, принялась ловко раздевать Бенедикта.
– Сейчас, сейчас, - бормотала она. - Уже скоро. Бенедикт ничего не ответил, и Софи повернулась к нему лицом. Глаза его были закрыты, и он стоял, слегка покачиваясь. Такое впечатление, будто он спал стоя.