– Алекс и Эмма ждут нас в столовой, – негромко напомнила она. – Мы и без того задержались.
Джон прикрыл глаза и глубоко вздохнул, мысленно желая вернуться к прежнему невозмутимому состоянию. Спустя минуту он предложил Белл руку и попытался улыбнуться, что, впрочем, ему не удалось сделать.
– Мы сошлемся на мою медлительность из-за больной ноги.
Белл в душе посочувствовала ему. Этому гордецу было нелегко признаться в своей слабости.
– Нет, пожалуй, не стоит – Эмма вечно жалуется на мою медлительность. Я просто скажу им, что показывала вам одну из картин в галерее. У Алекса есть восхитительное полотно Рембрандта.
Джон приложил палец к ее губам.
– Тише, лучше попробуем оправдаться моей больной ногой. Этой чертовой ране пора принести хоть какую-то пользу.
Они вышли из гостиной, и Белл заметила, что Джон довольно быстро шагает по длинному коридору к столовой.
– Предупредите, когда мы приблизимся, – прошептал он ей на ухо.
– Дверь за углом.
Джон замедлил шаг – да так неожиданно, что Белл решила, что он останавливается, но тут же заметила, что Джон хромает заметнее обычного.
– Вы невозможны, – усмехнулась она, – мне прекрасно известно, что вы способны ходить гораздо быстрее.
– День для меня выдался тяжелым, – с ангельским выражением на лице отозвался Джон.
Алекс поднялся, когда они вошли в столовую.
– Мы уж думали, что вы заблудились.
– Боюсь, сегодня нога разболелась сильнее, чем обычно, – сокрушенно заявил Джон. – Белл была так любезна, что вытерпела мою медлительность.
Белл кивнула, удивляясь, каким чудом ей удалось не расхохотаться. Они с Джоном уселись напротив Эммы и Алекса за маленьким столом в уютной столовой. Подали спаржу в горчичном соусе, и Эмма, поняв, что ее кузина и сосед познакомились гораздо ближе, чем положено за столь короткое время, немедленно принялась за расспросы.
– Я так рада, что вы согласились поужинать сегодня с нами, Джон. Но вы должны рассказать о себе. Откуда вы родом?
– Я родился и вырос в Шропшире.
– Вот как? Я никогда не бывала там, но слышала, что это прелестные места.
– Да, вполне.
– А ваши родственники по-прежнему живут там?
– Кажется, да.
Эмму слегка смутил столь странный ответ, но тем не менее она не остановилась.
– Вы часто видитесь с ними?
– Чрезвычайно редко.
– Эмма, дорогая, – мягко вмешался Алекс, – прошу тебя, дай нашему гостю возможность хоть что-нибудь проглотить.
Эмма смущенно улыбнулась и подхватила спаржу вилкой, но, не успев донести ее до рта, вновь заметила:
– Знаете, а Белл удивительно начитанна.
Белл чуть не поперхнулась, не ожидая, что Эмма переведет разговор на нее.
– Кстати, о чтении, – невозмутимо подхватил Джон, – вы уже дочитали «Зимнюю сказку»? Я заметил, что в тот день вам оставалось всего несколько страниц.
Белл поспешно глотнула вина.
– Да, давно дочитала. И закончила мои большие шекспировские чтения.
– Вот как? Боюсь даже спрашивать, что это было такое.
– Я прочла все пьесы Шекспира.
– Звучит впечатляюще, – пробормотал Джон.
– Почти в алфавитном порядке.
– Подумать только! Да вы просто чудо!
Белл покраснела.
– Перестаньте дразнить меня, Джон!
– Не знаю, правильно ли я понял, – вмешался Алекс, – разве эти чтения не включали поэзию Шекспира?
– Поэзию Шекспира я отложила до следующего раза. Стихи слишком… как это… возвышенны, вы не находите? В обычной жизни так никто не говорит.
Джон приподнял бровь.
– Вы думаете?
Он обернулся к Белл, и, когда заговорил вновь, в его карих глазах вспыхнул огонек, которого Белл никогда не замечала прежде. Хотя ничто вернуть не в силах миг, Когда цвели цветы, шумели травы, Не надо скорби – ведь в останках их Видны следы былой красы и славы…
Над столом повисла тишина, пока Джон не нарушил ее, вновь обратившись к Белл:
– Я хотел бы всегда выражаться столь возвышенно.
Краткая декламация Джона и его мягкий голос тронули Белл. Она была настолько очарована, что совершенно забыла о присутствии за столом кузенов.
– Это восхитительно, – тихо проговорила она.
– Стихи принадлежат перу Вордсворта, одного из моих любимых поэтов.
– Они имеют для вас какое-то особое значение? У вас с ними что-нибудь связано?
Последовала очень длинная пауза.
– Нет, – бесстрастно отозвался Джон. – Я пытался следовать их философии, но, увы, потерпел фиаско.
Белл ощутила неловкость, снова увидев боль в его глазах, и попыталась перевести разговор на другую тему.
– Может, вам нравится и самому писать стихи?
Джон неловко рассмеялся.
– Это занятие мне нравилось бы, сумей я сочинить хоть строчку.
– Но вы читали Вордсворта с такой страстью, – возразила Белл. – Очевидно, вы питаете любовь к поэзии.
– Любить поэзию и писать стихи – совершенно разные вещи. Полагаю, именно потому столько так называемых поэтов предпочитают проводить время в обнимку с бутылкой бренди.
– Но я уверена: в душе вы поэт, – настаивала Белл.
Джон лишь улыбнулся.
– Боюсь, ваша уверенность ошибочна, но я принимаю этот комплимент.
– Вам придется соответствовать ему. Я не успокоюсь, пока не дополню свою библиотеку томиком ваших стихов, – лукаво сообщила Белл.
– Тогда придется взяться за работу. Мне бы вовсе не хотелось разочаровывать вас.
– Да, – еле слышно отозвалась она, – уверена, я в вас не разочаруюсь.
На следующий день Белл решила, что, возможно, она слишком поспешила со своим отказом от поэзии. После ленча она переоделась в темно-синюю амазонку и направилась в конюшню. Вдохновленная вчерашней декламацией Джона, она захватила с собой тонкий томик стихов Вордсворта. Она собиралась найти какой-нибудь заросший травой холм и почитать там, но вскоре поняла, что не сможет направить свою кобылу в противоположную сторону от Блемвуд-Парка, нет, Бринстед-Мэнора – черт, почему ей никак не удается запомнить название поместья? Как бы оно ни называлось, там жил Джон, и Белл хотелось отправиться именно туда.
Она пустила кобылу рысью, вдыхая свежий осенний воздух и направляясь на восток, к владениям Джона. Она совершенно не представляла себе, что скажет, если встретится с ним – возможно, какую-нибудь глупость. В присутствии Джона ею овладевало непривычное смущение.