Энтони издал небольшой стон, и взъерошил волосы рукой.
О, Господи, она как собака, вцепившаяся в кость. Его голова болела, во рту было гадко, всё, что он хотел сейчас сделать, это почистить зубы и умыться, а его жена, по-видимому, не собирается прекращать его допрашивать…
– Энтони? - упорствовала она.
Хватит! Он вскочил из-за стола так внезапно, что кресло упало на пол с громким стуком.
– Ты сейчас же прекратишь свой допрос! - прорычал он.
Ее губы выпрямились в сердитую линию. Но ее глаза…
Энтони почувствовал, как его заполняет чувство вины. В ее глазах стояла огромная боль. И мука в его сердце усилилась десятикратно.
Он не был готов. Еще нет. Он не знал, что ему делать с ней. Он не знал, что ему делать с собой. Всю свою жизнь - или точнее со дня смерти отца - он знал, что определенные вещи были правдой, они должны были быть правдой. Но сейчас появилась Кэйт, и перевернула все его мировоззрение вверх тормашками.
Он не хотел любить ее. Проклятье, он вообще не собирался любить, кого бы то ни было. Эта была та вещь - единственная вещь - которая могла заставить его бояться своей смерти. Но что же делать с самой Кэйт? Он обещал любить и защищать ее. Как он сможет делать это, если все время будет убегать от нее? Он, конечно, не мог рассказать ей о своих странных убеждениях. Кроме того факта, что она, наверное, думала, что он сумасшедший; все, что он сможет сделать это обрушить на нее всю боль и страхи, которые одолевают его. Лучше позволить ей наслаждаться жизнью в блаженном неведение.
Или даже будет лучше, если она рассердиться на него, и разлюбит его?
Энтони не знал ответа на этот вопрос. И нуждался в большем количестве времени, чтобы разобраться в этом. Он не мог думать, когда она стоит перед ним, и ее, заполненные болью глаза, смотрят на него. И -
– Уходи, - задыхаясь, сказал он, - Только уйди.
– Нет, - сказала она тихо, но с твердостью, что заставило его любить ее еще сильнее. - Только тогда, когда ты скажешь мне, что тебя беспокоит.
Он вышел из-за стола, и взял ее за руку.
– Я не могу рассказать тебе прямо сейчас, - сказал он хрипло, избегая смотреть ей в глаза. - Завтра. Я увижусь с тобой завтра. Или послезавтра.
– Энтони -
– Мне надо время подумать.
– Над чем? - почти закричала она.
– Не делай это сложнее, чем оно уже есть -
– Как это может стать еще сложнее? - потребовала она разъяснений, - Я даже не знаю, о чем ты говоришь.
– Мне всего лишь нужно несколько дней, - сказал он.
Несколько дней, чтобы подумать. Разобраться в том, что же он собирается делать дальше, и как он собирается жить.
Но она повернулась так, чтобы видеть его лицо, протянула руку, и провела по его щеке пальцами с такой нежностью, что у него защемило сердце.
– Энтони, - прошептала она, - Пожалуйста…
Он не мог ничего сказать, мысли путались и разбегались.
Она обняла его за шею, потянула к себе ближе…ближе…, и он не мог себе ничем помочь. Проклятье, он настолько ужасно хотел ее, хотел почувствовать ее губы, ее тело, ее слегка солоноватую
кожу от страсти. Он хотел обнять ее, хотел наслаждаться ее дыханием и жалобными стонами.
Ее губы коснулись его, мягко и настойчиво, и ее язык пощекотал уголок его рта. Было так легко потерять себя в этом, опуститься на ковер, и…
– Нет! - слово, буквально вырвалось у него изо рта, и он понятия не имел, как же сумел все-таки заговорить.
– Нет, - сказал он, отодвигая ее, - Не сейчас.
– Но -
Он не заслуживал ее. Сейчас он не заслуживал ее. Еще нет. До тех пор, пока он не поймет, как же ему жить оставшуюся часть своей жизни. И если это будет означать отрицать единственную вещь, которая могла бы принести ему спасение, что ж пусть будет так.
– Уходи, - приказал он, его голос был немного резче, чем он хотел. - Уходи сейчас же. Я увижусь с тобой позже.
Поникшая и молчаливая на этот раз, она ушла. Ушла, не оглядываясь назад.
И Энтони, который недавно почувствовал, что значит, любить, понял, что значить выражение: взорваться изнутри.
* * *
На следующее утро Энтони был пьян. После полудня, он опохмелялся. В его голове стучало, в его ушах звенело, и его братья, с удивлением обнаружившие его в таком состоянии в клубе, говорили чересчур громко.
Энтони прижал руки к голове, и застонал. Все вокруг говорили чересчур громко.
– Кэйт, знает, что ты здесь делаешь? - спросил Колин, беря грецкий орех с большой оловянной тарелки, стоящей посередине стола, и раскалывая его с громким треском.
Энтони с трудом поднял голову и впился в него взглядом.
Бенедикт наблюдал за братом с приподнятыми бровями, и определенного рода ухмылкой.
– Она точно выгнала его вон, - сказал он Колину. - Надеюсь, ты дашь мне один из твоих грецких орехов?
Колин бросил один орех ему через стол.
– Ты хочешь крекеры?
Бенедикт отрицательно покачал головой, и усмехнулся, подняв над столом толстую книгу в кожаном переплете.
– Больше всего удовольствия получаешь, когда разбиваешь орехи.
– Нет! - отрезал Энтони, протянув руку, чтобы отобрать книгу, - Даже не думай об этом.
– Твои уши очень чувствительные сегодня, не так ли?
Если бы у Энтони был в руках пистолет, он бы точно пристрелил, не раздумывая, обоих, лишь бы прекратить весь этот шум.
– Могу ли я дать тебе один совет? - спросил Колин, жуя свой грецкий орех.
– Нет, ты не можешь, - ответил Энтони.
Энтони снова посмотрел на Колина. Тот жевал с открытым ртом. Поскольку их с детства отучили от этого, Энтони сделал вывод, что Колин показывает такие плохие манеры лишь для того, чтобы создать побольше шума.
– Закрой, свой проклятый рот, - пробормотал он.
Колин проглотил, облизал губы, и сделал глоток чая.
– Независимо оттого, что ты сделал, ты должен принести извинения. Я знаю тебя, и я все больше узнаю Кэйт, и я знаю то, что я знаю.
– О чем, черт возьми, он говорит? - проворчал Энтони.
– Я думаю, - сказал Бенедикт, откидываясь на спинку стула, - Он хотел сказать, что ты полная задница.
– Именно так, - воскликнул Колин.
Энтони устало покачал головой.
– Это все гораздо сложнее, чем вы себе можете вообразить.
– Так всегда, - сказал с убежденностью Бенедикт.
– Когда вы, два идиота, найдете достаточно легковерных, чтобы согласиться выйти за вас замуж, - прошипел Энтони, - Тогда вы можете давать мне свои советы. А ну а пока…просто заткнитесь.