Несмотря на посторонних в холле, я бросилась вперед и порывисто обняла холодного с улицы Дрейка, чьи глаза лучились радостью. На фоне гвалта обменялись сдержанными приветствиями Сиблинг и Клэр.
– Задержаться, к сожалению, не сможем, а потому – это вам.
Он протянул пакет с чем-то объемным и тяжелым.
– Пояснения к каждой вещи есть внутри, не запутаетесь.
– Спасибо, что приехали, – тихо прошептала я. Внутри было тепло от самого лучшего в мире подарка: он приехал, пусть на секунду. Но все же нашел время. А ведь это так ценно – увидеть любимые глаза. И каждый раз – как первый раз. – Спасибо…
Ответный взгляд сказал так много, что я задохнулась от чувств.
Уйти наспех посетившим нас кавалерам с пустыми руками мы не дали. Я принесла заранее упакованный в коробку шарик для Дрейка, а находчивая Клэр, понимая, что ситуация будет выглядеть неприглядно, если одному подарить, а другому нет, тут же принесла повязанное ленточкой расшитое вручную полотенце. Красивое, с пейзажем.
Почему-то взгляд Сиблинга в тот момент, когда он получил нежданный подарок, запомнился мне навсегда. Растерянный, удивленный и радостный одновременно. Будто даже робкий.
– Это вам, да. Возьмите. И с Наступающим вас!
– Спасибо.
Джон был аккуратен и сдержан. Но благодарность так и лилась из него – невидимая и… почему-то хотелось сказать «нежная». Настоящая. Клэр расцвела.
А я с мягкой грустью подумала о том, что представителей Комиссии, похоже, вообще никто не любил. А потому они не были привычны вовремя находить нужные слова или действия в ответ на доброе отношение. Но ведь ласковое слово и кошке приятно… Может быть, если мы им поможем, они научатся?
После ухода гостей мы восторженно забрались на диван с большим пакетом. Каким-то образом знали: подарки от Дрейка обычными быть не могут – они обязательно будут чудесными. Фурии облепили нас со всех сторон, забыв даже о телевизоре.
– Дарок! Нам! От Эйка…
– Вот какие нетерпеливые! Да, есть тут коробка для вас, но давайте по порядку. Сначала для Клэр…
Мы выудили первую упаковку, текст на которой гласил коротко и ясно: «Для Клэр». Я протянула ее подруге.
– Видела, как твое полотенце убило наповал Сиблинга?
– Он просто растерялся, потому что ему, наверное, никто больше ничего не подарил.
– Да не в этом дело…
– В этом!
Она порозовела. А я рассмеялась.
– Открывай уже!
Внутри коробки, а лучше сказать коробочки, похожей на те, что продают в ювелирных отделах, лежал на черном бархате золотой кулон в форме сердца. Рот Клэр, распахнувшийся от восторга, был тут же прикрыт ладонями.
– Какая красота!
И правда очень красиво! Отличный душевный подарок. Я искренне порадовалось тому, что Дрейк не забыл ни об одном из нас, включая терпеливо ждущих рядом Смешариков.
– А что за записка рядом? Прочитай.
Тонкие пальцы с наманикюренными ногтями аккуратно развернули желтый листочек, подсунутый под золотую цепочку.
«Кулон открывается нажатием на нижнюю поверхность сердца и способен по желанию владельца показывать лицо любого человека на выбор».
– Не может быть!
Что ж, следующие пять минут были потрачены на то, чтобы нам обеим убедиться, что очень даже «может». Кулон работал исключительно хорошо: бесшумно открывался, и как только Клэр называла имя – выдавал внутри портрет запрошенного человека. Несмотря на небольшие размеры украшения, лица были отлично различимы, а сам кулон гармонично и изящно смотрелся на шее.
– Невероятно! Просто невероятно!
Я полностью разделяла восторг подруги, хоть и не преминула осторожно предупредить:
– Только мертвых не вызывай, мало ли чего.
– А я не думаю, что получится. Вот смотри….
Она тут же, невзирая на мое недовольное фырканье, назвала чье-то имя. Экран кулона не засветился, оставшись пустым.
– Видишь?
– Тьфу на тебя…
– Да чего ты? Вряд ли Комиссия могла о таком не подумать. Слушай, какой замечательный подарок. И если мой такой классный, то что же тогда тебе?
Меня и саму распирало от любопытства – поэтому упаковка с чего-то объемного и довольно тяжелого слетела быстро. Что же это могло быть? Что именно выбрал для меня Дрейк? Наверняка что-то символичное… напоминающее о чем-то… говорящее само за себя.
Тем чем-то, в предвкушении которого я ерзала, как ненормальная, оказалась… картина.
Да, картина.
На которой был изображен осенний парк и фонтан. Какие родные места, как все знакомо… Я с усилием сглотнула и пошла к столу, чтобы налить себе шампанского.
Да, символично. Именно в этом месте я впервые появилась в Нордейле. Именно этот фонтан представила, когда перенеслась из своего мира в чужой. Именно он познакомил нас с Дрейком и стал причиной всех произошедших впоследствии событий.
– Как красиво! – Клэр на секунду притихла, удивленная. – Дин, а вода-то на картине льется… ее даже слышно. И деревья шевелятся.
Я, справившись с волной нахлынувших чувств, вернулась к дивану с двумя бокалами шампанского в руках.
– Как льется?
– Да ты сама посмотри.
Я присмотрелась к холсту.
Действительно. Картина, на первый взгляд казавшаяся обычной, оказалась «живой». Было видно, как вода из маленькой чаши стекает в большую, как шевелятся в небе кроны деревьев и как бегут по дорожкам парка гонимые ветерком осенние листья.
– Фильм, а не картина. Чувствуешь, от нее пахнет осенью?
– Прямо из нее?
Мы принюхались.
– Ага…
– А на ощупь твердая – холст холстом.
– Вот диковина! И как Комиссия такие вещи создает?
– Не знаю, не спрашивай…
Подарок Дрейка попал в яблочко и выбил по моей внутренней шкале десять из возможных десяти баллов, и сказал больше любых слов.
«Ты здесь, ты со мной. Спасибо тебе за это!» – вот что было невидимым текстом зашифровано на полотне. Какое-то время я молча смотрела на раскрашенные осенью деревья, испытывая щемящий восторг, смешанный с благодарностью. Благодарностью Дрейку, миру, случаю, жизни, судьбе за то, что этот парк однажды из придуманного стал настоящим.
– Куда ты ее повесишь?
– В спальню.
– А может, здесь, в гостиной? Такая красивая…
– Ну, хорошо, – легко уступила я, – если тебе тоже нравится…
– Конечно нравится!
– Да без проблем.
– Дарок! Нам! От Эйка! – вдруг напомнили о себе заждавшиеся пушистики. Надо отдать им должное: они были достаточно терпеливыми и позволили нам насладиться подарками первыми. Учитывая что нас было всего двое, а их – тридцать пять…