Бернарда | Страница: 86

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

Дрейк отнял руку от лица, прижался затылком к ножке стола и с благодарностью посмотрел на Фурий.

– Спасибо.

– Жалста, – не задержалась с ответом группа. – Зи домой. Кушать.

По усталому лицу Начальника непроизвольно разлилась улыбка. Какими бы странными ни были эти уникальные создания, наделенные Силой, кушать они хотели исправно. Но он мог это понять. Сколько же энергии нужно потратить, чтобы открыть проход, чтобы держать его, чтобы создать путеводитель-маяк, чтобы не закрыть до возвращения путников? Много. Очень много. Дрейк на всю оставшуюся жизнь задолжал им ягод.

Если бы ни их помощь, не удалось бы вернуть Ди назад. А теперь она была здесь – дышала, существовала, жила. Он все еще не мог поверить в то, что скоро увидит ее живую.… Будь его воля, Дрейк кинулся бы следом за ней прямо сейчас, чтобы увидеть, чтобы объяснить, чтобы… обнять. Но ей требовалось время – это он знал не хуже. Клетки тела сохранят память о пережитой смерти на генетическом уровне, и мозгу придется перебороть, принять это знание и научиться жить с ним. Следом обрушатся воспоминания о произошедшем до момента смерти, и снова станет больно. Каждое событие придется переживать вновь и вновь столько раз, сколько потребуется для того, чтобы эмоциональные волны улеглись и позволили двигаться вперед. Тут не помочь со стороны.

Жаль.… Очень бы хотелось прижать ее к груди. Ничего, придет время. Скоро.

– Кушать, значит, вези? – Дрейк поднялся с пола, повернулся к столу и долго смотрел на него. Затем с трудом оторвал взгляд от пустой поверхности и повернулся к Фуриям. – Пойдемте.

Он уже было направился к выходу, когда услышал за спиной слаженное «Н-е-е-е».

– Что «не-е-е»?

– Там.

– Что?

Дрейк проследил за взглядом пушистых существ и наткнулся на стоящую в углу лаборатории корзину.

– В этом?

Вместо ответа, Фурии бодро подкатились к ней и взобрались на оранжевое одеяло.

Начальник медленно втянул воздух. Он вдруг понял, отчего так смущенно выглядел в коридоре Эльконто и неожиданно для себя рассмеялся.

* * *

Это был момент счастья.

Темная спальня, тикающий будильник на прикроватной тумбочке, висящий за прозрачными занавесками диск луны.

Она была теплой и такой родной. Спала на широкой кровати одна, укутавшись в теплое одеяло. Никто не пах так вкусно, как самый родной на свете человек – мама. Я забралась к ней под бок и обняла. Одеяло зашевелилось, в темноте тут же раздался встревоженный сонный шепот.

– Динка! Дочка… ты чего же так долго? Загуляла что ли? А я полночи ждала, так волновалась, думала сердце выскочит… доченька…

Тут же прижала к себе, обняла. Стук сердца, тепло кожи, родные ласковые руки.

– …ты бы хоть позвонила… я уж чего попало надумала.

– Все хорошо, мам. Я здесь.

– Динка, я так волновалась! Как будто с тобой что-то плохое… Что же ты так? Как будто целую вечность тебя не было…

Точно.

– Прости, что я задержалась. Я так по тебе соскучилась… очень. Ты даже не представляешь.

– Вот дурная голова! Ты меня не пугай так больше!

– Не буду.

Мама.

Я была дома. Дома с мамой.… В квартире с ободранными обоями, стареньким чайником на столе в кухне, выцветшими коврами и пыльным зеркалом в коридоре. Я была в самом лучшем месте на Земле. Дома.

Было очень многое, о чем следовало подумать, слишком многое произошло, но ни за что на свете я бы не прервала самый счастливый момент жизни. Она еще долго о чем-то шептала, спрашивала, даже ворчала, а я улыбалась, чувствуя ее тепло и заботу, находясь рядом с самым близким человеком на свете. Наверное, я отвечала невпопад, а какие-то вопросы не слышала совсем, но ей было все равно – я вернулась, и это было единственным, что имело значение.

В голове двоилось – слишком близкими казались разбросанные в далекой теперь темноте миры, слишком хорошо помнился идущий от них свет и ощущение торжества и покоя. Что теперь иллюзия – тот остров, та женщина? Дрейк… Боже, это ведь Дрейк приходил за мной.… И именно он вел назад. Чувства внезапно перекрыли способность дышать. Я едва сумела взять себя в руки, поборов желание окунуться в воспоминания, уже проламывающие изнутри запирающую их дверцу.

– Динка, тебя так здорово обнимать. Так странно… от тебя будто тепло идет.

Я улыбнулась ее голосу, ее теплым пальцам в своей ладони.

– А как же еще, мам?

– Нет, раньше я такого не замечала. Как-то по-другому…

Не нужно тебе знать деталей, родная. Не нужно… Многое поменялось.

– Тебе кажется. А где… – Внезапно я поняла, что забыла имя мужчины, живущего здесь уже не первый десяток дет. – …где отчим?

– Толька-то? Да его сосед вечером позвал, он и ушел. Пьют, наверное. Да, ну и Бог с ним. Я за тебя боялась, с ним-то нормально все…

И больше мы не говорили.

Мать радовалась, что ребенок вернулся домой здоровым и невредимым, а я тому, что снова могла побыть маленькой, уткнуться в теплое плечо, вдохнуть знакомый с детства запах кожи, завернуться в кокон любви и заботы и временно забыть обо всем на свете.

И только когда она тихонько размеренно засопела, успокоившаяся, я выскользнула из спальни, бесшумно прикрыла за собой дверь и какое-то время стояла в погруженном в темноту зале. Выключенный экран телевизора, старенький диван, полки с книгами, цветы на окне. А за окном звезды – сияющее скопление далеких миров. Больших и маленьких, далеких и близких. Со своими законами и правилами, позволяющие прожить разнообразный опыт. Главное, согласиться с правилом – забыть о могуществе…

Но я почему-то не забыла.


Лежа на узкой, до боли знакомой и привычной когда-то кровати, я почти убедила себя, что ничего не было.

Сон. Это всего лишь сон. И я – Дина Кочеткова, все еще работаю переводчиком в агентстве, ем на обед сладости, по вечерам выхожу на автобусную остановку и по пути домой мечтаю о чем-то непознанном и неизведанном. Я – обычная, как и сотни тысяч других людей, плыву по течению, размышляя, возможно ли управлять событиями собственной жизни. Перед сном читаю философские книжки, пью на кухне чай с мамой, разговариваю, грущу, смеюсь, раздумываю о том, во что одеться завтра утром и станет ли меня снова упрекать за полноту противная Татьяна…

Только все было.

Было на самом деле.

Был Нордейл, и был Дрейк. Была война, свой отряд, чужие солдаты, пули и была смерть. Не чужая, моя собственная. Я помнила, как смотрела в их лица, стоя посреди той комнаты, в углах которой светились синие столбики, помнила, как прощалась с ними, укрытыми сияющей сферой-щитом. Помнила даже взрыв.

А теперь я вернулась.