– Я поняла.
Он слегка улыбнулся.
– Чтобы у тебя был лучший стимул, могу тебе сказать, что в случае успеха я продолжу тебя учить. Мне требуется хороший специалист, а условия последующей работы тебя не разочаруют. Я ценю хороших сотрудников, а особенно редких. Если после обучения тебе вдруг не захочется на меня работать, то я оставлю за тобой право отказаться.
Стоило только взглянуть на представителя Комиссии, и сразу же становилось понятно, что слова о возможности «отказа» звучали больше для видимости. Для прикрытия и справедливости звучания. И что на самом деле в них скрыт совсем иной подтекст: «Бернарда, я найду твои слабые места и насыплю туда пряников. Никто и никогда не отказывается от того, что предлагаю я».
Я подозрительно прищурилась.
Он улыбнулся шире.
Та самая хмурость, которую я отмечала ранее, на мгновенье исчезла из его глаз, делая лицо «правителя» очень даже пригодным для созерцания народом. В который раз возникло ощущение, что Дрейк никогда ничего не делал просто так. И что в этом мире, наверное, нет человека опаснее, чем тот, который сидел сейчас напротив.
– Значит, неделя.
– Да. Неделя.
Я неторопливо дожевала круассан, чувствуя одновременно и облегчение, и тревогу. Облегчение от того, что не нужно сдавать экзамен «здесь и сейчас», тревогу…. Понятное дело отчего. Наверное, неделя – совсем небольшой срок, чтобы менять укоренившиеся убеждения. Хотя кто знает. Пока не попробую, не узнаю.
– И помни, можно научить себя «знать» даже самые невероятные вещи.
– Какие, например?
– Любые. Постучи по поверхности стола.
Я с удивлением посмотрела на мужчину в униформе, но спорить не стала. Выбрала угол, не прикрытый скатертью, и несколько раз стукнула костяшками. Знакомый глухой звук пальцев о дерево. Звякнули в такт тарелки и вилки. Ничего нового.
– Бернарда, глаза всегда видят то, во что верит разум. Дерево твердое?
– Конечно, – уверенно ответила я. – Каким ему еще быть?
Дрейк выглядел странно. Взгляд его снова стал тяжелым, почти бетонным.
Я смешалась.
Что? Что не так?
Чтобы убедиться в собственной правоте, я отодвинула чашку с кофе, дотянулась до угла, развернула кулак костяшками вниз и опустила. А через секунду завизжала! Прижала руку к себе, будто уберегая ее от зубастой рыбы, которая вот-вот выпрыгнет из воды и оттяпает пальцы. Сердце грохотало в груди как паровоз, не желая успокаиваться. А все потому, что мой кулак, когда опустился на угол, не встретил никакого сопротивления. Там, где глаза видели дерево, оказалась пустота. Обманка, воздух! Я почти на десять сантиметров погрузила туда кулак, прежде чем сообразила, что вижу собственные пальцы, прошедшие сквозь стол!
Мне стало дурно.
А Дрейк выглядел донельзя скучающим.
– У тебя неделя, – сказал он. – Задача тебе ясна.
Творец людской, мне расскажи,
Мы на тебя похожи?
И что, помимо «просто жить»,
Мы, твои дети, можем?….
Понедельник.
Троллейбус был забит под завязку.
И куда ранним утром ехать бабкам? На рынки? К родственникам? Дачно-огородный сезон закончился вроде бы.
Отталкивая боком какого-то деда, наваливающегося на меня в силу не то старческой немощности, не то подпития, я мысленно бубнила одно и то же: «Я могу проносить вещи. Я могу проносить вещи. Я могу проносить вещи….»
На лихорадочно блестящую глазами девушку, беспрестанно шевелящую губами, невыспавшиеся люди не обращали внимания. Только недобро покосилась какая-то тетка в повязанном на голове платке и с зонтиком подмышкой. Я отвернулась.
За окном неслись, рассекая лужи, мокрые забрызганные грязью автомобили. Город спешил на работу.
Офис.
Строчки на экране монитора разбегались, плыли и складывались в какую-то ерунду. Что это – техническое описание электробритвы?
«Я могу проносить вещи, я могу проносить вещи….»
К обеду не было закончено и половины. Валентина Олеговна недовольно поджимала губы. Ее красновато-кирпичный загар давно сошел, оставив на лице бледность и круги под глазами от недосыпа.
Я выскочила в туалет, прихватив с собой два исписанных карандаша.
«Я могу переносить вещи….»
Переметнулась в Нордейл. Зажатые в кулаке карандаши пропали.
Вернулась в кабинет.
К шести часам перевод был закончен. Корявый, невычитанный, написанный абы как. Теплая бумажка, секунду назад вылезшая из принтера, легла на стол к администраторше.
– Дина, с тобой все в порядке? – спросила та, подозрительно разглядывая мое лицо.
– Да.
Она пробежалась глазами по листу. Нахмурились тонкие выщипанные брови.
– А это что? Так и должно быть?
Я взяла протянутый лист. Перечитала. В нем несколько раз встретились слова «вещи» и «переносить» в совершенно неподходящих местах.
– Я все исправлю, Валентина Олеговна. Что-то голова болит сегодня.
Та кивнула с деланным сочувствием.
– Не забудь купить в аптеке витаминов. Говорят, помогают от осенней депрессии.
Вторник.
Кот громко чавкал вываленным прямо на траву вискасом.
Ел с удовольствием, иногда прерываясь для того, чтобы оглянуться по сторонам. Боялся не то четвероногих конкурентов, не то двуногих мучителей. Ужин его закончился быстро. Мишка долго вынюхивал и облизывал пожухшую траву, пытаясь отыскать застрявшие кусочки в спутанных листьях. Потом посмотрел на меня с упреком: где, мол, добавка?
Я погладила его за ухом и покачала головой. Два пакетика за раз – это перебор. Кот понял и тут же забрался мокрыми грязными лапами на колени – давай вторую часть процедуры. Будем сидеть, гладиться и мурчать.
Все гуще синел воздух. Зажигались окна. Шли по тропинке от подъезда к магазину люди. Заходили с пустыми руками, выходили с пакетами. Останавливались у остановки маршрутки, хлопали дверями и тут же с ревом и выхлопом уносились прочь по утонувшей в сумерках дороге.
За этот день у меня из рук исчезло несколько копеечных монет, пару жухлых осенних листиков, подобранных на дороге, и еще два огрызка карандаша – коробка на подоконнике в офисе была доверху забита ими.
Пальцы перебирали спутанную белую шерсть. Кот мурчал, пригревшись, положив морду мне на запястье, прикрыв зеленые слезящиеся глаза.
«Миша-Миша… Где же тот механизм, который запускает процесс? Как сказать слова правильно, чтобы поверить самому?»
Темнело. На небе в прорехах между облаками перемигивались звезды.