Весеннее возрождение Севера произвело на меня гораздо более глубокое впечатление, чем суровость морозов. Оно помогло мне излечиться от тоски по дому, которой я страдала в течение долгих мрачных и холодных зимних месяцев.
Все эти мысли крутились в моей голове, когда я проезжала под мостом Жака Картье, сворачивала на запад, ехала мимо растянувшегося вдоль берега реки пивоваренного завода Молсона, мимо круглой башни комплекса "Радио Канада".
Я размышляла о судьбах людей, заключенных в тиски городской суеты, – об обитателях индустриального пчельника, наверняка, так же как и я, мечтающих об освобождении. Они представлялись мне взирающими сквозь темные прямоугольники очков на яркое солнце, погруженными в мечты о лодках, велосипедах и теннисных туфлях, смотрящими на часы, завороженными июнем.
Я опустила оконное стекло и включила радио.
Жерри Буле пел "Les Yeux du Соег". Я перевела: "Глаза сердца". В моем воображении невольно возник образ крепкого темноглазого человека с рассыпавшимися в художественном беспорядке кудрями. Человека, влюбленного в музыку. Буле умер в сорок четыре года.
* * *
Исторические раскопки. Каждый судебный антрополог сталкивается в своей практике с подобной работой. Дело приходится иметь со старыми костями, не вырытыми из земли собаками, строителями, могильщиками, весенними разливами рек. Коронер – смотритель смерти в провинции Квебек. Если ты умираешь не так, как подобает – не под наблюдением врача, не в кровати, – коронер желает знать, от чего ты умер. Если твоя гибель грозит унести за собой жизни других людей, ему об этом непременно должно быть известно.
Коронер ищет объяснение любой насильственной, внезапной или преждевременной смерти, но участь тех, кто отдал Богу душу давным-давно, его не интересует. Быть может, когда-то этих людей убили, или их уход из жизни извещал окружающих о начале какой-нибудь эпидемии, но с тех пор прошло слишком много времени. Когда древность останков умерших определена наверняка, они передаются археологам.
Я ехала и молилась, чтобы нынешняя находка оказалась именно такой.
Ловко пробравшись сквозь толпу машин в центре города, я уже через пятнадцать минут подъехала к месту, адрес которого дал мне Ламанш. Гран-Семинер. Остаток от огромных владений, принадлежавших когда-то католической церкви. Гран-Семинер занимает приличный участок земли в самом сердце Монреаля. В центре. Я живу совсем недалеко.
Гран-Семинер – серые мрачные замки окружены обилием зелени, ровными газонами и каменной крепостной стеной со смотровыми башнями. В море цементных гигантов города местечко это представляет собой зеленый островок и служит безмолвным напоминанием о некогда влиятельном и важном образовательном учреждении.
В дни, когда церковь переживала свои лучшие времена, сюда приезжали тысячи молодых людей из разных семей, чтобы выучиться на священников. Есть здесь семинаристы и сейчас, но их очень мало.
Здания покрупнее сдаются теперь в аренду, в большинстве других Священное Писание и теологические беседы заменены факсимильными машинами и Интернетом. Возможно, метафора сия прекрасно подходит для описания современной жизни. Мы слишком увлечены общением друг с другом, чтобы задумываться о всемогущем Творце.
Я остановилась на небольшой улочке напротив Гран-Семинер и посмотрела на восток, в сторону Шербрука, туда, где стоят семинарские здания, занимаемые теперь Монреальским колледжем. Не заметив ничего необычного, высунула в окно руку, спокойно свесила ее вниз и перевела взгляд в противоположную сторону. Почувствовав боль от соприкосновения с разогретым на солнце пыльным машинным металлом, я тут же втянула руку обратно, как краб, до которого дотронулись палкой.
В это мгновение мое внимание привлекло к себе нечто бело-синее. Патрульная машина с надписью "Полиция города Монреаль" на боку заграждала собой западный вход на территорию семинарии и на фоне средневековой каменной крепости выглядела по меньшей мере неуместно. Прямо перед машиной темнел серый грузовик "Гидро-Квебека". Из его кузова торчали лестницы и трубы, так что он походил на космический корабль. Рядом с грузовиком стояли, о чем-то разговаривая, человек в форме офицера полиции и двое рабочих.
Я свернула налево и влилась в поток двигавшихся в западном направлении на Шербруке машин, радуясь отсутствию репортеров. В Монреале столкновение с прессой – двойное испытание, ведь здесь в ходу и английский, и французский. Когда на меня давят при помощи одного-то языка, я не отличаюсь особенной любезностью. А отбиваясь от двойной атаки, становлюсь прямо-таки грубой.
Ламанш был прав. Прошлым летом я принимала участие в работах, проводимых именно в этом месте. Теперь я вспомнила все в подробностях. Тогда здесь обнаружили человеческие кости во время ремонта водопровода – наткнулись на старое церковное кладбище. Дело было передано археологам и закрыто. Я надеялась, что и на сей раз все закончится тем же.
Подъехав к грузовику, я остановила "мазду" прямо перед ним. Мужчины прекратили разговор и повернули головы в мою сторону.
Когда я вышла из машины, офицер озадаченно нахмурился. Несколько мгновений он стоял на месте, будто обдумывая что-то, потом зашагал ко мне. На его лице не появилось и намека на улыбку. Возможно, в это время – в пятнадцать минут третьего – подходила к концу его смена, и ему совсем не хотелось торчать сейчас у Гран-Семинер. Но мне ведь тоже не хотелось.
– Проезжайте дальше, мадам. Останавливаться здесь запрещено, – произнес он, указывая рукой, куда мне следует переместить машину.
Подобным жестом отгоняют мух от салата из помидоров.
– Я доктор Бреннан, – ответила я, захлопывая дверцу "мазды". – Из Судебно-медицинской лаборатории.
– Вы от коронера? – недоверчиво, будто следователь КГБ, спросил офицер.
– Да. Я судебный антрополог, – медленно, как учитель начальной школы, ответила я. – Занимаюсь эксгумацией и обследованием останков. Надеюсь, это дает мне право оставить машину там, где я ее остановила?
Я достала удостоверение, протянула ему и прочла имя на небольшом металлическом прямоугольнике над карманом его рубашки: "Констебль Кру".
Кру посмотрел на фотографию в удостоверении, потом на меня. Ясное дело, моя внешность его смутила. Неудивительно – я планировала сегодня целый день заниматься восстановлением черепа, поэтому и оделась для работы с клеем. Выцветшие коричневые джинсы, джинсовая рубашка с закатанными до локтей рукавами и высокие кроссовки на босу ногу. Большая часть волос скрыта под беретом. Те, что выбились из-под него, мягкими завитками лежали на лице, висках и шее. Я вся была перепачкана клеем и наверняка больше походила на домохозяйку средних лет, оторванную от поклейки обоев, чем на судебного антрополога.
Офицер тщательно изучил удостоверение и без слов вернул его мне.
– Вы видели останки? – поинтересовалась я.
– Нет. – Жестом, каким подбрасывают в воздух монету, он махнул в сторону двух рабочих, выжидающе смотревших на нас. – Останки нашли вот эти люди. Они же позвонили в полицию. И проводят вас к нужному месту.