– Ясно.
Я еще раз посмотрела на карточку. "Она тебе абсолютно ни к чему", – заявил мне голос разума. Тем не менее я неожиданно для самой себя спросила:
– А можно мне оставить визитку у себя?
– Конечно.
– И еще один вопрос: почему вы назвали это дело "делом терминальной обезьяны"?
– Потому что она была именно такой, – ответил Пелетье удивленно.
– Какой?
– Терминальной. Ее ведь нашли на вокзале – конечном пункте автобусных маршрутов.
– М-да.
Оставшуюся часть рабочего дня я посвятила работе с четырьмя основными папками и заполнению таблицы. Внесла в нее данные о цвете волос. Глаз. Кожи. О росте. Религии. А также имена. Даты. Места. Знаки Зодиака. То есть все, что только смогла. Я планировала заняться анализом таблицы позднее, однако не оставляла надежды на то, что какая-то взаимосвязь между убийствами вырисуется сама собой. Быть может, я засела за таблицу потому, что нуждалась в переключении на какую-то механическую работу, подобную составлению картинки-загадки, то есть паззла. Наверное, подсознательно хотела создать себе иллюзию продвижения вперед.
В шестнадцать пятнадцать я еще раз набрала номер Райана. На месте его не оказалось, но оператор сказала, что он приходил, и с неохотой стала его разыскивать. Ожидая, я раскрыла папку с делом об обезьяне и достала из конверта две стопки фотографий – первая состояла из снимков "Поляроидом", вторая – из обычных цветных фото форматом пять на семь. Оператор вернулась к трубке и сообщила, что не нашла Райана ни по одному из телефонов, по которым позвонила. Я попросила ее сходить на кухню и взглянуть, не там ли он.
Я принялась рассматривать снимки, сделанные "Поляроидом". Красно-черная нейлоновая сумка, доставленная в морг. Закрытая на молнию. Открытая. С откинутым верхом и просматривающимся узлом внутри. На следующих нескольких фотографиях узел изображен уже на столе для вскрытия – сначала завязанный, потом развязанный. Остальные полдюжины кадров были посвящены непосредственно частям тела. Они действительно отличались довольно небольшими размерами и могли быть приняты за плод ребенка. Плоть на них сильно разложилась, почернела и покрылась какими-то пятнами, напоминавшими испортившуюся тапиоку. Я распознала голову, туловище и конечности. Деталей рассмотреть не смогла – снимки были сделаны с приличного расстояния. Попыталась повертеть их, надеясь под другим углом увидеть что-то еще, но это не помогло.
Оператор, разыскивавшая Райана, вернулась и уверенным голосом заявила, что его нигде нет и что мне лучше позвонить ему завтра. Не дав ей возможности вылить на меня поток заготовленных ею доводов, я оставила для Райана еще одно сообщение и положила трубку.
На обычных снимках форматом пять на семь труп был запечатлен уже после очистки. На них я увидела множество деталей, не уловленных "Поляроидом". С тела обезьяны сняли шкуру и разрезали его на части. Фотограф, возможно, Дени, разложил эти части в анатомическом порядке и по очереди заснял.
Рассматривая фотографии, я не могла отделаться от ощущения, что смотрю на изображение тушки кролика, приготовленной для тушения. В картину не вписывался только пятый снимок – на нем я увидела маленькую руку с пятью пальчиками.
На двух последних фотографиях была голова. Без кожи и шерсти она смотрелась по-первобытному, напоминая беззащитный эмбрион, отделенный от пуповины матери. По размерам череп был не больше мандарина. Хотя его лицевая часть выглядела человекообразно, для того чтобы определить, что он принадлежал не человеку, консультации Джейна Гудала не требовалось. Я сосчитала зубы. По три малых коренных зуба в каждой четверти челюсти. Терминальная обезьяна приехала в Квебек из Южной Америки.
Это всего лишь обезьяна, сказала себе я, возвращая фотографии в конверт. Время от времени нам привозили останки разных животных, принимая их за человеческие. Ободранные, отрубленные и выброшенные охотниками лапы медведя, кости коз и свиней, зарезанных для получения мяса, лишние части их туш, выкинутые на улицу и полусгнившие, выуженные из рек изуродованные трупы кошек и собак.
Почему случай с обезьяной сосредоточил на себе столько моего внимания? Я еще раз достала фотографии пять на семь и взглянула на них. Что здесь странного? Кто-то разрезал обезьяну. Может, ради удовлетворения каких-то ненормальных потребностей, а может, это был студент, готовившийся к экзамену.
Я уставилась на пятый снимок. Мышцы моего желудка почему-то сжались. Я потянулась к телефону.
Не бывает ничего пустыннее, чем здание учебного заведения по завершении занятий. Именно такими я представляю себе последствия поражением нейтронной бомбой. Свет включен. Фонтанчики с водой продолжают журчать. Звонки звенят по расписанию. Компьютерные мониторы излучают свет. А людей нет. Никто не утоляет жажду, никто не спешит в аудиторию, никто не стучит пальцами по клавиатурам. Царит катакомбная тишина.
Я сидела у кабинета Паркера Бейли в здании Монреальского университета. Закончив работу, я направилась в спортзал, позанималась там, купила кое-что из бакалеи в супермаркете "Провиго", вернулась домой и съела вермишель с моллюсковым соусом. Для продукта быстрого приготовления оказалось довольно вкусно. Даже Берди понравилось. Теперь я с нетерпением ждала Бейли.
Если бы я сказала, что в помещении кафедры биологии тихо, это было бы равносильно утверждению: "кварк маленький". Я сидела в полном одиночестве. Прочла все брошюры, все объявления, все перечни предстоящих докладов. Дважды.
В миллионный раз я взглянула на часы – двенадцать минут десятого. Проклятие! Он уже должен был прийти, его последнее занятие закончилось в девять. По крайней мере так сказала секретарша. Я поднялась на ноги и принялась расхаживать взад и вперед по коридору. Четырнадцать минут десятого! Черт!
По прошествии еще четверти часа я решила махнуть на свою затею рукой, и когда уже закинула на плечо сумку, откуда-то донесся шум раскрывающейся двери. Спустя мгновение из-за угла появился человек с огромной стопкой тетрадей в руках. Шерстяная кофта на пуговицах и без воротника выглядела ужасно. На вид ему было лет сорок.
Увидев меня, человек остановился. Выражение его лица ничуть не изменилось. Когда я начала было представляться, верхняя тетрадь с его стопки полетела вниз. Мы оба дернулись, чтобы поймать ее. Ему этого делать не следовало. За первой тетрадью, естественно, последовала большая часть стопки, рассыпаясь по полу подобно конфетти в рождественскую ночь. На протяжении нескольких минут мы вместе собирали тетради. Потом мужчина внес их в кабинет, водрузил на стол и с сильным французским акцентом произнес:
– Простите. Я...
– Все в порядке, – ответила я тоже по-английски. – Наверное, я вас напугала.
– Да... нет. Следовало перенести эти тетради в два захода. Но я всегда беру все сразу и постоянно что-нибудь да уроню.