— Следователь это не оплатит.
— Я заплачу сам.
Я уже застегивала куртку, когда вошел Райан. Как всегда, с шокирующими новостями.
— Мириам Феррис и Гершель Каплан родственники?!
— Свояки.
— Свояки?..
Я никак не могла сообразить.
— Это звание обычно присваивается после свадьбы. — Райан мило улыбнулся. — Надо отдать дань твоему антропологическому прошлому.
Я попыталась включить логическое мышление.
— Мириам Феррис была замужем за братом жены Гершеля Каплана?
— Бывшей жены.
— Но Мириам отрицает, что знакома с Капланом.
— Мы спрашивали о Кесслере.
— Это один из его известных псевдонимов.
— Непонятно, верно?
— Если Каплан — член семьи, Мириам должна его знать.
— Вероятно, — согласился Райан.
— Она бы узнала его на вскрытии.
— Если Мириам видела этого парня.
— Ты действительно думаешь, что Каплан и Кесслер — одно лицо?
— Ты же опознала его на фото, — сказал Райан, заглядывая в коробку на моем столе.
— Брат жены Каплана еще жив?
— Бывшей жены. До развода он приходился Каплану шурином. Впрочем, это не столь важно: он все равно умер от диабета в девяносто пятом.
— Таким образом, Каплан развелся с женой и остался один. Муж Мириам умер, и она тоже осталась одна.
— Ага. Смерть Ферриса разбередила старую рану. Что в коробке?
— Несу череп к Бержерону, чтобы он высказал свое мнение по поводу зубов.
— Его пациентам это понравится, — сказал Райан и скорчил безумную гримасу.
Я закатила глаза.
— Когда состоялась свадьба Мириам и Авраама Ферриса?
— В девяносто седьмом.
— Достаточно быстро после смерти первого мужа.
— Некоторые вдовы легко отходят от потрясения.
Мириам произвела на меня совсем другое впечатление, и я взяла это себе на заметку.
— Как давно развелся Каплан?
— Во время второго срока заключения в Бордо.
— Ясно.
— Я проверил досье Каплана. В тюрьме вел себя хорошо, проявил искреннее желание исправиться, за что и скостил себе половину срока.
— Значит, за ним закрепили полицейского по надзору за условно освобожденными?
— Майкла Гинсона.
— Когда его выпустили?
— В две тысячи первом. По словам Гинсона, Каплан с тех пор занимается честным бизнесом.
— Каким?
— Связанным с аквариумными рыбками и морскими свинками.
Я удивленно моргнула.
— Он открыл зоомагазин?
Райан кивнул.
— У него собственный дом с магазином на первом этаже.
— Он все еще отмечается в полиции?
— Ежемесячно. Образцовый подопечный.
— Восхитительно.
— Всегда точно в срок. Кроме последнего раза. Он не позвонил и не появился четырнадцатого февраля.
— В понедельник, следующий после убийства Ферриса.
— Верно.
— Бержерон уже ждет меня.
Райан посмотрел на часы:
— Встретимся внизу в два тридцать?
— Я принесу «Чаппи».
Офис Бержерона находится в многоэтажном здании на пляс Виль-Мари. Он делит его с партнером, неким Бугенвиллером, чья фамилия вызывает у меня какие-то винные ассоциации.
Я припарковалась на подземной стоянке и на лифте поднялась на семнадцатый этаж.
Бержерон был занят с пациентом, поэтому я присела в комнате ожидания, поставив коробку под ноги. Напротив возвышалась какая-то громадная женщина, которая читала «Домохозяйку». Когда я потянулась за журналом, она подняла глаза и улыбнулась. К дантисту я бы пропустила ее без очереди и лишних разговоров.
Через пять минут женщину пригласили в кабинет. Думаю, она там долго не пробудет.
Секундой позже из кабинета выскочил мужчина без пиджака и с развязанным галстуком.
Появился Бержерон и пригласил меня к себе. Из кабинета раздалось тихое подвывание. Я представила большую женщину в камере пыток.
Распаковывая коробку, я рассказала Бержерону некоторые подробности. Он внимательно слушал, скрестив костлявые руки на груди.
Выслушав меня, дантист взял череп и осмотрел верхние зубы. Затем челюсть. Соединив все вместе, изучил прикус.
Протянул руку. Я дала ему коричневый конверт. Включив проектор, он тщательно изучил рентгеновские снимки. В ярком флуоресцентном свете его голова выглядела как одуванчик.
Прошло несколько секунд, минута.
— Mon Dieu, [3] вопросов нет, — сказал Бержерон, постучав пальцем по второму и третьему верхним коренным зубам. — Посмотри на эти полости и каналы. Мужчине было, по крайней мере, пятьдесят. Может, больше.
Палец передвинулся к первому коренному зубу.
— Здесь дентин разрушен гораздо меньше. Этот зуб однозначно принадлежал молодому человеку.
— Насколько молодому?
Бержерон выпрямился.
— Лет тридцать пять — сорок. Не больше. — Он вернулся к черепу. — Очень маленький кончик зуба.
— Вы можете сказать, когда зуб был вставлен?
Бержерон посмотрел на меня так, как будто я попросила его решить в уме квадратное уравнение.
— Приблизительно, — добавила я.
— Клей пожелтел и отслоился.
— Секундочку, — сказала я. — Вы хотите сказать, что зуб приклеили?
— Конечно.
— Соответственно это не могло случиться две тысячи лет назад?
— Определенно — нет. Несколько десятилетий назад.
— В шестидесятые?
— Вполне возможно.
Варианты «Б» или «В», зуб вставили во время раскопок или в музее. Опять все по новой.
— Вы не против, если я извлеку эти три верхних зуба?
— Ничуть.
Я собирала рентгеновские снимки, опасаясь, что раздула из мухи слона. Странный зуб молодого человека. Кто-то просто вставил его не в ту челюсть. Или рабочий экспедиции, или Хаас, или неопытный музейный работник.
Из кабинета продолжали доноситься жалобные звуки.
Несметное число раз могла произойти ошибка. При раскопках. Транспортировке. Отборе. Очистке. В пещере. В лаборатории. В парижском музее.