Элизабет тяжело вздохнула и надорвала конверт, задаваясь вопросом, насколько дети в курсе дела. Она ничего им не говорила, но они были неутомимы, как ищейки, когда дело касалось чужих секретов, и она готова была поспорить, что половину истории они уже раскопали.
— Разве ты не собираешься его открывать? — возбужденно спросил Лукас.
Элизабет посмотрела на брата. Он подпрыгивал на месте от нетерпения.
— Не понимаю, почему тебя так волнует, что пишет леди Дэнбери, — заметила она.
— Я тоже не понимаю, — проворчала Сьюзен и шлепнула Лукаса по плечу, чтобы утихомирить.
Элизабет только покачала головой. Если Хочкисы снова препираются, значит, жизнь возвращается в нормальное русло, что уже хорошо.
Не обращая внимания на протестующие возгласы, которые издавал Лукас, недовольный рукоприкладством сестры, Элизабет вытащила из конверта листок бумаги и развернула его. Ей понадобились считанные секунды, чтобы пробежать его глазами, и изумленное восклицание слетело с ее губ.
— Что-нибудь случилось? — спросила Сьюзен. Элизабет покачала головой:
— Не совсем. Но леди Дэнбери просит, чтобы я навестила ее.
— Я думала, ты больше не работаешь у нее, — заметила Джейн.
— Так и есть, хотя мне, наверное, придется проглотить свою гордость и попросить взять меня назад. Не представляю, как иначе мы добудем деньги на еду.
Подняв глаза, Элизабет увидела, что каждый из троицы Хочкисов впился зубами в нижнюю губу, умирая, видимо, от желания поделиться своими соображениями: а почему бы Элизабет не выйти замуж за Джеймса или хотя бы не принять банковский чек, вместо того чтобы рвать его?
Опустившись на четвереньки, Элизабет вытащила из-под кровати башмаки, которые забросила туда позавчера. Обнаружив по соседству с ними сумочку, она прихватила и ее.
— Уже уходишь? — спросила Джейн. Элизабет кивнула и, усевшись на плетеный коврик, натянула туфли.
— Не ждите меня, — сказала она. — Не знаю, когда вернусь. Возможно, леди Дэнбери отправит меня домой в карете.
— Может, ты даже останешься на ночь, — предположил Лукас.
Джейн шлепнула его по плечу:
— С какой стати ей делать это?
— Это лучше, чем возвращаться в темноте, — возразил он, сердито уставившись на сестру, — и потом…
— В любом случае, — громко сказала Элизабет, находившая весь разговор абсурдным, — не ждите меня.
— Не будем, — заверила ее Сьюзен, убирая Лукаса и Джейн с ее пути. Они наблюдали, как она сбежала вниз по лестнице и распахнула переднюю дверь.
— Желаю тебе хорошо провести время! — крикнула Сьюзен.
Элизабет бросила на нее через плечо сардонический взгляд.
— Уверена, что ничего подобного не случится, но все равно спасибо за пожелание.
Она закрыла за собой дверь, оставив Сьюзен, Лукаса и Джейн стоящими наверху лестницы.
— Похоже, тебя ждет сюрприз, Элизабет Хочкис, — сказала Сьюзен с широкой усмешкой. — Большой сюрприз!
* * *
Последние несколько дней не относились к числу лучших в жизни Джеймса Сидуэла. Назвать его настроение скверным значило бы сильно преуменьшить размер бедствия, и слуги быстро научились обходить его за версту.
Его первым побуждением было напиться до бесчувствия. Однако он уже проделал это в тот вечер, когда Элизабет узнала его настоящее имя, и это не принесло ему ничего, кроме чудовищного похмелья. Поэтому стакан с виски, который он наполнил, вернувшись из коттеджа домой, все еще стоял на письменном столе в библиотеке, опорожненный не более чем на пару глотков. В обычной ситуации вышколенные слуги графини давно бы убрали выдохшееся виски, поскольку ничто так не оскорбляло их чувств, как стакан спиртного, оставленный на полированной поверхности стола. Но свирепое выражение, с которым Джеймс на первых порах встречал каждого, кто осмеливался постучать в запертую дверь библиотеки, избавило его от чьих-либо поползновений на его уединение, а также на полупустой стакан с виски.
Джеймс понимал, что погряз в жалости к себе, но полагал, что имеет право на пару дней антиобщественного поведения после того, что ему пришлось пережить.
Возможно, ему было бы легче, если б он мог решить, на кого сердится больше: на себя или на Элизабет.
В сотый раз за день он поднял стакан виски, посмотрел на него и отставил. На полке напротив, притягивая его взгляд своей яркой обложкой, по-прежнему лежал красный томик. Джеймс свирепо поглядывал на него, с трудом сдерживая желание запустить в книгу стаканом.
Так… если облить ее виски, а затем швырнуть в камин… приятно будет понаблюдать, как ее поглотит бушующее пламя.
Он серьезно подумывал над этим, прикидывая, насколько взметнется огонь, когда раздался стук в дверь, на сей раз более решительный, чем робкие попытки слуг.
— Джеймс! Сейчас же открой дверь.
Он чертыхнулся: «Тетя Агата!». Никуда не денешься. Этот тон ему хорошо знаком. Она будет барабанить в дверь до тех пор, пока не собьет в кровь кулаки.
— Агата, — произнес он приторным тоном, — как приятно вас видеть.
— Ты чертовски плохо выглядишь! — гаркнула графиня и, проследовав мимо него, уселась в массивное кресло с подголовником.
— Вы, как всегда, удивительно тактичны, — проворковал он, прислонившись к столу.
— Ты пьян?
Джеймс замотал головой, указав на виски.
— Налил себе стакан, но так и не выпил. — Он посмотрел на янтарную жидкость. — Хм… Поверхность уже покрывается пылью.
— Я пришла не для того, чтобы обсуждать выпивку, — высокомерно заявила леди Дэнбери.
— Вы сами спросили, насколько я трезв, — возразил он. Она не удостоила его реплику вниманием.
— Я не знала, что ты подружился с юным Лукасом Хочкисом.
Джеймс растерянно моргнул и выпрямился. Из всех тем, которые его тетка могла выбрать — а она была признанным мастером по изменению темы разговора без всякого предупреждения, — эту он никак не ожидал.
— С Лукасом? — повторил он. — А при чем здесь Лукас?
Леди Дэнбери протянула ему сложенный листок бумаги.
— Он прислал тебе письмо.
Джеймс взял у нее листок, обратив внимание на типично детские кляксы и помарки.
— Полагаю, вы его прочитали, — заметил он.
— Оно не было запечатано.
Он решил не спорить и развернул письмо.
— Как странно, — пробормотал он.
— Что он хочет тебя увидеть? Не вижу ничего странного. В жизни бедного мальчика не было мужчины с трехлетнего возраста, когда на охоте погиб его отец.