– Это не для женских глаз, – отвечал Антон.

Фройляйн Андахт с Кнопкой вошли в подъезд. Кнопка остановилась сразу за дверью и прильнула к дверному стеклу. Антон этого не заметил.

Он обратился к Клеппербейну:

– Слушай, ты, если еще раз полезешь к малышке с угрозами, будешь иметь дело со мной. Она находится под моей защитой, ясно тебе?

– Тили-тили-тесто, жених и невеста! – заржал Клеппербейн. – Ты, видать, совсем сбрендил!

И в ту же минуту он получил такую оплеуху, что не удержался и сел на мостовую.

– Ну, погоди, ты у меня дождешься! – заорал он, вскакивая. Но тут же схлопотал и вторую оплеуху, уже с другой стороны, и снова опустился на мостовую. – Ну погоди, дождешься! – повторил он, предусмотрительно оставшись сидеть.

Антон сделал к нему шаг.

– Сегодня я с тобой говорил еще по-хорошему, – предупредил он. – Но если я еще что-то о тебе услышу, тогда пеняй на себя!

С этими словами он прошел мимо Готфрида Клеппербейна, даже не удостоив его взглядом.

– С ума сойти, – пробормотала Кнопка, стоя за дверью, – чего только этот парень не умеет!

А фройляйн Андахт давно уже была дома. Когда она проходила мимо кухни, ее окликнула толстая Берта, которая, сидя на стуле, чистила картошку.

– Идите-ка сюда!

Фройляйн Андахт очень этого не хотелось, но она все-таки вошла в кухню. Дело в том, что она побаивалась Берты.

– Слушайте, – начала Берта, – я хоть и живу в мансарде под самой крышей, но я всегда замечаю, если тут что-то не в порядке. Не будете ли вы так любезны объяснить мне, отчего это ребенок в последнее время такой бледный, да еще у него и круги под глазами? И почему это утром он ни в какую не хочет подниматься с постели?

– Кнопка растет, – объяснила фройляйн Андахт, – ей следует пить рыбий жир или железо.

– Вы у меня давно уже как кость в горле, – заявила Берта. – Но если я пронюхаю, что у вас какие-то тайны завелись, вы у меня сами напьетесь рыбьего жира! Целую бутылку выдуете!

– Вы слишком вульгарны и, следовательно, не можете меня обидеть.

– Я не могу вас обидеть? – переспросила толстая Берта, поднимаясь со стула. – Это мы еще посмотрим. Вы, баранья башка, верзила пройдошистая, жердина, наглячка худосочная, да вы…

Фройляйн Андахт зажала руками уши, и сощурившись от злости, помчалась по коридору. Ни дать ни взять жираф.

РАССУЖДЕНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ

О МУЖЕСТВЕ

Сейчас мне хотелось бы немного поговорить о мужестве. Антон влепил две пощечины мальчишке, который был больше него. И можно было бы сказать, что Антон проявил мужество. Однако, это было не мужество, а ярость. И тут есть немалая разница.

Быть мужественным можно, лишь будучи хладнокровным. Когда, к примеру, врач, чтобы убедиться в правильности своей теории, вводит себе опасные бактерии, а потом лечит себя вакциной, которую сам открыл, он проявляет истинное мужество. Когда полярный исследователь на собачьих упряжках едет к Северному полюсу в надежде на новые научные открытия, он проявляет мужество. И если профессор Пиккар на воздушном шаре поднимается в стратосферу, хотя до него еще никто так высоко не поднимался, он подлинно мужественный человек.

Вы следили за историей профессора Пиккара? Это было очень интересно. Он много раз пытался подняться ввысь, но ему это никак не удавалось, из-за неподходящей погоды. Газеты начали зубоскалить над ним. И люди смеялись, видя его фотографии. Но он все выжидал подходящего момента. Он был настолько мужественным человеком, что готов был терпеть любые насмешки, лишь бы не совершить второпях какой-нибудь глупости. Он не был ни безрассудно смелым, ни сумасшедшим, он был просто очень мужественным. Он хотел совершить научное открытие, а вовсе не прославиться.

Мужество не доказывают исключительно кулаками, надо еще голову иметь на плечах.

Глава пятая КАЖДЫЙ САМ СЕБЕ ЗУБНОЙ ВРАЧ

Директор Погге еще был у себя на фабрике тростей и зонтов. Его дражайшая супруга еще лежала в постели, коротая время наедине с мигренью. Фройляйн Андахт сидела у себя в комнате.

Кнопка и Пифке до ужина были свободны. Кнопка взяла у Берты крученую белую нитку и сказала утомленной таксе, лежавшей в своей корзинке:

– Ты только взгляни, мой маленький!

Пифке взглянул. Усталый, он всегда бывал очень покладист.

Девочка оторвала нитку от катушки, завязала узелок, сделала петельку, накинула на шатающийся зуб, а другой конец нитки привязала к дверной ручке.

– Ну, шутки в сторону! – провозгласила Кнопка. – Брр!

И она стала медленно отходить от двери, покуда нитка не натянулась. Кнопка сделала еще шажок, жалобно застонала и состроила отчаянную гримасу. Затем опять подошла к двери, и нитка снова провисла.

– Ох, Пифке, Пифке, – пожаловалась Кнопка таксе, – это занятие не для меня, – и она вновь отошла от двери, но заныла еще до того, как нитка натянулась. – Исключено! – решила она, – вот если бы Антон был здесь, я бы, пожалуй, рискнула.

Прислонясь к двери, она что-то напряженно обдумывала. А потом отвязала нитку от дверной ручки.

– Дай лапку! – потребовала она. Но Пифке этого еще не умел. Тогда Кнопка нагнулась, подняла Пифке и посадила его на свою домашнюю парту и привязала свободный конец нитки к задней лапе Пифке. – А теперь спрыгни вниз! – попросила она.

Но Пифке вместо этого лишь свернулся клубочком на парте, решив, что здесь можно будет хорошенько выспаться.

– Прыгай! – сурово приказала Кнопка и, покорная судьбе, закрыла глаза.

Песик навострил уши, насколько это позволяла их форма. Однако, о том, чтобы спрыгнуть, не было и речи. Кнопка открыла глаза. Заранее припасенный страх оказался напрасным. Тогда она пихнула Пифке и тому ничего другого не оставалось, как спрыгнуть на пол.

– Вырвал зуб? – спросила его Кнопка. Собака этого не знала. Кнопка сунула палец в рот.

– Нет, – сказала она. – Нитка слишком длинная, малыш.

Зажав Пифке под мышкой, она взгромоздилась на сиденье парты, а Пифке поставила на парту.

– Если и это не поможет, – пробормотала она, – я дам усыпить себя хлороформом.

Она пихнула Пифке, тот кубарем скатился с парты, а Кнопка резко выпрямилась.

– Ой! – вскрикнула девочка. Во рту она ощутила вкус крови.

Пифке побежал к своей корзинке. Он рад был освободиться от привязи. Кнопка смахнула с глаз несколько слезинок.

– Ах, Антон, Антон, – проговорила она, ища носовой платок, а найдя, сунула платок в рот и прикусила его.