На Теде были поношенные джинсы и теплый свитер. Он ехал на лыжах хорошо и быстро. Сам же Гарднер полностью вышел из-под контроля.
— Сейчас ты врежешься, — прозвучал вдруг чей-то голос. Это бармен. Его губы растянулись в улыбке. Но в этой улыбке — яд, которым можно и отравиться…
— Я умер, когда случилась авария на реакторе, — сообщает он.
— Нет, — шепчет Гарднер. Это… это то, чего он всегда боялся. Самое страшное из всего возможного.
— Да, — насмешливо говорит мертвец, а они все мчатся с горы, приближаясь к деревьям. — Я пригласил тебя в мой дом, поил и кормил тебя, а ты отплатил мне, убив меня пьяным аргументом.
— Пожалуйста… я…
— Что ты? Что ты? — голос слева. Рисунок на свитере Теда начал исчезать. Вместо него вдруг проявились желтые символы радиационной тревоги. — Ты — ничто, вот в чем дело! С чего ты взял, что в один прекрасный день произойдет этот выброс?
— Ты убил меня, — вновь появился справа бармен, — но ты поплатишься за это. Ты погибнешь, Гард.
— Ты что думаешь, это произошло с нами по милости волшебника страны Оз? — добавил Тед. Внезапно его губы задрожали. На одном глазу начала появляться катаракта. Гарднер с ужасом увидел, что Тед постепенно превращается в человека больного радиационной болезнью в последней стадии.
Символы радиационной тревоги на свитере Теда почернели.
— Ты подохнешь, болван, — вопил бармен, — подохнешь!
Гард дрожал от ужаса.
Внезапно он почувствовал, что скользит на лыжах с обрыва. Вслед ему неслись слова:
— Тебе никогда не остановить нас! Никто не сможет нас остановить! Вы потеряли возможность контролировать нас! Потеряли еще в тысяча девятьсот тридцать девятом году. А к тысяча девятьсот шестьдесят пятому году мы достаточно окрепли. Скоро произойдет взрыв!
— Нет… нет…
— Ты забрался слишком высоко, а те, кто оказывается слишком высоко, падают и ударяются больнее других, — издевался бармен. — Смерть большинства приведет к гибели всех. Ты умрешь… умрешь… умрешь!
Как это верно! Он попытался свернуть с лыжни. Впереди показалась большая старая ель. Тед и бармен исчезли, и он подумал: Бобби, может, это были призраки?
Вокруг ели возник красноватый ореол… и вдруг он начал сверкать и загорелся. Беспомощно летя прямо на дерево, Гард увидел, что оно увеличивается в размерах и как бы направляется ему навстречу, намереваясь поглотить его, и он услышал завывание ветра и…
…ему показалось, что он проснулся, хотя на самом деле он крепко спал. Просто один сон сменился другим. Вот и все.
В этом новом сне ему снилось происшествие во время лыжной прогулки. Проснувшись во сне, он обнаружил себя сидящим в кресле-качалке в комнате Бобби. Он подумал: Я должен выпить кофе и принять аспирин. По-моему, я уже собирался раньше это сделать.
Он собрался вставать, и тут Бобби открыла глаза. Теперь он точно знал, что все это ему снится, потому что глаза Бобби сверкали зеленым светом. Гарднеру вспомнился выдуманный космический дождь из комиксов с цветными иллюстрациями. Но свет из глаз Бобби был каким-то другим, похожим, скорее, на огни святого Эльма в жаркую ночь.
Бобби медленно села и оглянулась по сторонам… перевела взгляд на Гарднера. Он попытался сказать ей: нет… Пожалуйста, не направляй этот свет на меня.
Но он не смог вымолвить ни слова и, когда встретился с ее взглядом, увидел, что ее глаза горят — яркие, как бриллианты, как солнечные лучи. Он попытался заслонить лицо руками, но руки вдруг стали слишком тяжелыми. Жжет, — думал он, — жжет… Эти ожоги не пройдут никогда. Это радиоактивные ожоги. Они станут только хуже… и хуже…
Он услышал голос бармена из предыдущего сна, и в нем звучал триумф: Я знал, что ты умрешь, Гарднер!
Свет коснулся его… омыл с ног до головы. Даже с закрытыми глазами он видел, что свет ярко-зеленого цвета. Ярко-зеленый цвет не бывает ни теплым, ни холодным. Он никакой. За исключением…
Его горло.
Его горло больше не болело.
Он ясно и безошибочно чувствовал это.
И еще он слышал: …это больше не повторится! НИКОГДА!
И тут зеленый свет исчез.
Гарднер открыл глаза… сделал он это с опаской.
Бобби с закрытыми глазами лежала на кушетке. Она глубоко спала. Что же означает вся эта история со светом из глаз? Боже правый!
Он вновь сел в кресло-качалку. Прошло. Никакой боли. Страх тоже немного поутих.
Кофе и аспирин, — подумал он. — Ты собирался встать и выпить кофе и аспирин, помнишь?
Конечно, — подумал он, устраиваясь в кресле поудобнее и закрывая глаза. — Но никто не пьет кофе и аспирин во сне. Я сделаю это, когда проснусь.
Гард, ты проснулся.
Но этого, конечно же, не может быть. В реальной жизни люди не излучают зеленый свет из глаз, свет, от которого болит горло и возникают ожоги. Во сне — да, но в жизни — нет.
Он ощупал руками лицо и шею. Дальше он — во сне или наяву — ничего не помнил.
Когда Гарднер проснулся, из западного окна струился яркий свет. Его спина ужасно ныла, шея затекла от неудобного положения, в котором он спал. Давно рассвело. Шел девятый час.
Он посмотрел на Бобби, и его пронизал страх: на мгновение ему показалось, что Бобби умерла. Потом он понял, что просто она очень крепко спит. Любой мог бы ошибиться. Грудь Бобби медленно вздымалась и опускалась, но паузы между вдохом и выдохом составляли, как прикинул Гарднер, не менее десяти секунд. Шесть вдохов в минуту.
И все же она выглядела лучше. Не намного, но все-таки лучше.
Хотелось бы и мне выглядеть сегодня лучше, — подумал он и направился в ванную бриться.
В зеркале он увидел, что ночью у него опять шла носом кровь, и смыл ее следы горячей водой.
Он включил воду в ванной, помня, как трудно приходилось здесь с неисправной колонкой, и с удивлением отдернул руку: из крана лился кипяток. Наверное, Бобби решилась наконец починить ее.
В аптечке, висящей здесь же, в ванной, он нашел начатый пузырек валиума, на этикетке которого было написано его имя. Наверное, срок годности уже вышел, — подумал он. Почти полный. А чего он, собственно говоря, ожидал? Бобби могла принимать все что угодно, только не валиум.