Сны. Боже, ему все еще снятся сны. Люди, машины, далласская полиция…
(полиция, далласская полиция была здесь сегодня утром, а ты напился так, что ничего не увидел, болван).
Сон. Кошмарный сон все это.
— Мистер Гарднер, с вами все в порядке?
— Ой! — вырвалось у него, а сердце учащенно забилось от испуга.
Рядом стоял Бобби Тремейн, удивленно глядя на него… но нисколько не раскаиваясь, что напугал Гарднера.
— Гыыы, я не собирался пугать вас, мистер…
Именно это ты и собирался, и мне это отлично известно.
Парнишка Тремейн несколько раз моргнул. Он что-то услышал, — понял Гарднер и вспомнил, что забыл поставить защиту против подслушивания своих мыслей.
— Где Бобби? — спросил он.
— Я…
— Я знаю, кто ты. Я знаю, где ты находишься, — прямо передо мной. Где Бобби?
— Ладно, я скажу вам, — нехотя произнес Бобби. Его лицо почему-то приобрело очень гордое выражение, и Гарду вспомнились времена, когда он только начинал преподавать в университете. Он ходил тогда именно с таким выражением лица.
— Конечно, расскажешь, — кивнул Гарднер. Через плечо он видел приоткрытый сарай. Окна были открыты.
Он вспомнил, что в его сне тоже был сарай.
Во сне? Или все это происходило на самом деле?
Мальчик ошарашенно смотрел на циничное выражение лица Гарда.
— Мисс Андерсон получила солнечный удар. Несколько человек нашли ее возле корабля и отвезли в больницу. Вы спали.
Гарднер торопливо спросил:
— С ней все в порядке?
— Не знаю. Они все еще с ней. Оттуда никто не звонил. Никто не звонил с трех часов. А в три я отправился сюда.
Гарднер обошел дом кругом. Он был уверен, что мальчик лжет и что лжет он о причинах того, что случилось с Бобби. Но в его словах чувствовалась также правда: Бобби была больна. Он начал вспоминать, что ему снилось. Наверное, Бобби мысленно звала его. Звала…
— Куда это вы собираетесь? — раздался внезапно голос Тремейна.
— В Дерри, в больницу, — Гарднер мотнул головой в сторону лужайки, где был припаркован пикап Бобби. Рядом стоял «додж» паренька. Потом он оглянулся на мальчика. Солнце отбрасывало на его лицо красно-белые отблески, и Тремейн напоминал индейца. Гарднер вдруг понял, что уже никуда не собирается. Этот мальчик прибыл сюда именно для того, чтобы сообщить Гарду плохие новости, и ему нет необходимости ехать: кто-нибудь еще сообщит и все остальное.
— Я думаю, мисс Андерсон предпочла бы, чтобы вы оставались здесь и продолжали работу, — мягко сказал Тремейн.
— Ты думаешь?
— То есть, мы думаем. — Он гордо выпрямился. Бобби Тремейн, хейвенец. Бобби Тремейн — Вся Америка. Они так думают. Вот они и теряют зубы, а Гард — нет.
Ладно, так для чего он здесь?
Чтобы стеречь меня. Чтобы они были уверены, что я на месте. Неважно зачем.
— Что ж, ладно, — спокойно сказал он. — Если вы все так думаете.
Тремейн немного расслабился:
— Это действительно так.
— Тогда пойдем выпьем по чашке кофе. Я как раз собирался это сделать. У меня болит голова. А рано утром нужно вставать… — Он остановился и глянул на Тремейна:
— Ведь ты собираешься мне помочь, верно?
— Да… сэр.
Гарднер кивнул. Секунду он смотрел на сарай, освещенный зелеными лучами. Тремейн посмотрел в ту же сторону и с трудом отвел в сторону глаза.
В голове у Гарда зазвучала старая песня о зеленой двери.
И еще был звук. Четкий… ритмичный… чем-то знакомый… и чем-то неприятный.
— Ладно, — повторил Гард, — мне пригодится помощь. Бобби считает, что мы должны через две недели полностью закончить работу… тогда мы сможем попасть внутрь.
— Да, я знаю, — безучастно кивнул Тремейн.
— Но это будет только с нами двоими.
— Да, но с вами всегда есть кто-то третий, — сказал Тремейн и открыто улыбнулся. По спине Гарда пробежал холодок.
— Что?
— Да, именно так.
— Что ж, будем работать, пока Бобби не вернется.
— Пока не вернется, — согласился Тремейн.
Только он думает, что Бобби уже не вернется сюда никогда.
— Пойдем, — позвал он. — Кофе и пирожные.
— Звучит очень заманчиво.
Они вошли в дом, а сарай так и остался полуоткрытым. Когда исчезло солнце, зеленый свет из сарая начал становиться все ярче и ярче, приобретая люминесцентный характер. Лучи этого света попали на пробегающую мимо мышку, и зверушка умерла.
28 июля, четверг.
Около трех часов дня Батч Дуган проснулся в Дерри в собственной постели. Он сел на кровати и спустил ноги на пол. Он чувствовал себя крайне невыспавшимся. Одежда, в которой он накануне ездил в Хейвен, лежала на стуле. Из нагрудного кармана рубашки торчала авторучка. Ему была нужна эта авторучка. Это единственное, что он сейчас понимал.
Он подошел к стулу, взял авторучку, уронив при этом рубашку на пол, сел на стул и несколько минут невидящим взглядом смотрел в потолок.
Батча затащили в сарай Бобби Андерсон, и только незначительная часть его вышла оттуда наружу. Он потерял память и частично рассудок. Он не мог бы сказать, как звучит его второе имя, и не помнил, как доехал домой на арендованном Хиллменом автомобиле. И еще ему в голову стали приходить разные идеи.
Он подтянул к себе лист бумаги и начал писать:
«Во вторник вечером я говорил людям, что не могу поехать на ее похороны, потому что болен. Это было правдой. Но причина болезни не желудок. Я хотел предложить ей выйти за меня замуж, но боялся, что она мне откажет. Если бы я решился тогда, она, возможно, была бы жива. С ее смертью жизнь для меня теряет всякий смысл.
Прошу простить меня за мою слабость.»
Он перечитал написанное и поставил подпись: «Энтони Ф.Дуган.» Затем он отложил ручку и записку и некоторое время сидел, глядя в окно. К нему приходила идея.