Чиновники, при этой похвале, от удовольствия переступили с ноги на ногу и облизали языком губы.
— Я спрашиваю вас: к добру или к худу! А послушаешь:
«Все старое нехорошо, и сами старики глупы, пора их долой!» — продолжал Тычков, — дай волю, они бы и того… готовы нас всех заживо похоронить, а сами сели бы на наше место, — вот ведь к чему все клонится! Как это по-французски есть и поговорка такая, Наталья Ивановна? — обратился он к одной барыне.
— Ote-toi de la pour que je m'y mette… [117] — сказала она.
— Ну да, вот чего им хочется, этим умникам в кургузых одеяниях! А как эти одеяния называются по-французски, Наталья Ивановна? — спросила он, обратясь опять к барыне и поглядывая на жакетку Райского.
— Я не знаю! — сказала она с притворной скромностью.
— Ой, знаешь, матушка! — лукаво заметил Ныл Андреич, погрозя пальцем, — только при всех стыдишься сказать. За это хвалю!
— Так изволите видеть: лишь замечу в молодом человеке этакую прыть, — продолжал он, обращаясь к Райскому, — дескать, я сам умен, никого и знать не хочу — и пожурю, и пожурю, не прогневайтесь!
— Точно не к добро это все новое ведет, — сказал помещик, вот хоть бы венгерцы и поляки бунтуют: отчего это? Все вот от этих новых правил!
— Вы думаете? — спросил Райский
— Да-с, я так полагаю: желал бы знать ваше мнение… — сказал помещик, подсаживаясь поближе к Райскому, — мы век свой в деревне ничего не знаем, поэтому и лестно послушать просвещенного человека… Райский с иронией поклонился слегка.
— А то прочитаешь в газетах, например, вот хоть бы вчера читал я, что шведский король поселил город Христианию; и не знаешь, что этому за причина?
— А вам это интересно знать?
— Зачем же пишут об этом, если королю не было особой причины посетить Христианию?..
— Не было ли там большого пожара: этого не пишут? — спросил Райский.
Помещик, Иван Петрович, сделал большие глаза.
— Нет, о пожаре не пишут, а сказано только, что «его величество посетил народное собрание».
Тит Никоныч и советник палаты переглянулись и усмехнулись. После этого замолчали.
— Еще я хотел спросить вот что-с, — начал тот же гость, — теперь во Франции воцарился Наполеон…
— Так что же?
— Ведь он насильно воцарился…
— Как насильно: его выбрали…
— Да что это за выборы! Говорят, подсылали солдат принуждать, подкупали… Помилуйте, какие это выборы: курам на смех!
— Если отчасти и насильно, так что же с ним делать? — с любопытством спросил Райский, заинтересовавшись этим деревенским политиком.
— Как же это терпят все, не вооружатся против него?
— Попробуй! — перебил Нил Андреич, — ну-ну: как?
— Собрать бы со всех государств армии, да и пойти, как на покойного Бонапарта… Тогда был Священный союз…
— Вы бы представили план кампании, — заметил Райский, — может быть, и приняли бы…
— Куда мне! — скромно возразил гость, — я только так, из любопытства… Вот теперь я хотел спросить еще вас… — продолжал он, обращаясь к Райскому.
— Почему же меня?
— Вы столичный житель, там живете у источника, так сказать… не то, что мы, деревенские… Я хотел спросить: теперь турки издревле притесняют христиан, жгут, режут, а женщин того…
— Ну, смотри, Иван Петрович, ты договорился до чего-нибудь… вон уж Настасья Петровна покраснела… — вмешался Нил Андреич.
— Что вы, ваше превосходительство… отчего мне краснеть? Я и не слыхала, что говорят… — сказала бойко одна барыня, жеманно поправляя шаль.
— Плутовка! — говорил Нил Андреич, грозя ей пальцем, — что, батюшка, — обратился он к священнику, — не жаловалась ли она вам на исповеди на мужа, что он…
— Ах, что вы, ваше превосходительство! — торопливо перебила дама.
— То-то, то-то! Ну что ж, Иван Петрович: как там турки женщин притесняют? Что ты прочитал об этом: вон Настасья Петровна хочет знать? Только смотри, не махни в Турцию, Настасья Петровна!
Иван Петрович с нетерпением ждал, когда кончит Нил Андреич, и опять обратился к Райскому, к которому, как с ножом, приступал с вопросами.
— Так я вот хотел спросить вас: отчего это не уймут турок?..
— Женщины-то за них очень заступаются! — шутил благосклонно Нил Андреич, — вон она — первая…
Он указал на ту же барыню.
— Ах, Татьяна Марковна… что это его превосходительство для праздника нынче?..
Она притворно конфузилась.
— Я вот хотел спросить вас, отчего это все не восстанут на турок, — приставал Иван Петрович к Райскому, — и не освободят гроба господня?
— Я, признаюсь вам, мало думал об этом, — сказал Райский, — но теперь обращу особенное внимание, и если вы мне сообщите ваши соображения, то я всячески готов содействовать к разрешению восточного вопроса…
— Вот позвольте к слову спросить, — живо возразил гость, — вы изволили сказать «восточный вопрос», и в газетах поминутно пишут восточный вопрос: какой это восточный вопрос?
— Да вот тот самый, что вы мне сделали сейчас о турках.
— Так… — задумчиво сказал он. — Да вопроса никакого нет!
— Теперь все «вопросы» пошли! — сиплым голосом вмешался полнокровный полковник, — из Петербурга я получил письмо от нашего полкового адъютанта: и тот пишет, что теперь всех занимает «вопрос» о перемене формы в армии…
Замолчали.
— Или, например, Ирландия! — начал Иван Петрович с новым одушевлением, помолчав, пишут, страна бедная, есть нечего, картофель один, и тот часто не годится для пищи…
— Ну-с, так что же?
— Ирландия в подданстве у Англии, а Англия страна богатая: таких помещиков, как там, нигде нет. Отчего теперича у них не взять хоть половину хлеба, скота, да и не отдать туда, в Ирландию?
— Что это, брат, ты проповедуешь: бунт? — вдруг сказал Нил Андреич.
— Какой бунт, ваше превосходительство… Я только из любопытства.
— Ну, если в Вятке или Перми голод, а у тебя возьмут половину хлеба даром, да туда?..
— Как это можно! Мы — совсем другое дело…
— Ну, как услышат тебя мужики? — напирал Нил Андреич, — а? тогда что?
— Ну, не дай боже! — сказал помещик.
— Сохрани боже! — сказала и Татьяна Марковна.
— Они и теперь, еще ничего не видя, навострили уши! — продолжал Нил Андреич.
— А что? — с испугом спросила Бережкова.
— Да вон, о воле иногда заговаривают. Губернатор получил донесение, что в селе у Мамыщева не покойно…