О свадьбе ни слуху ни духу. Отчего Тушин не делает предложения, или если сделал, отчего оно не принято? Падало подозрение на Райского, что он увлек Веру: тогда — отчего он не женится на ней? Общественное мнение неумолимо требовало на суд — кто прав, кто виноват — чтобы произнести свой приговор.
И Татьяна Марковна, и Райский — чувствовали тяжесть положения и боялись этого суда — конечно, за Веру. Вера не боялась, да и не знала ничего. Не до того ей было. Ее поглощала своя внутренняя тревога, ее язва — и она все силы свои устремила на ее утоление, и пока напрасно.
— Бабушка! — вдруг сказал Райский после долгого молчания, — прежде всего надо вам самим все сказать Ивану Ивановичу. — Как он примет эту сплетню: он ее герой — он и судья, как решит — так и поступите. А его суда не бойтесь. Я теперь знаю его — он решит правильно. Вере он зла не пожелает; он ее любит — я видел это, хотя мы о ней ни слова не сказали. Он мучается ее участью больше, нежели своей. В нем разыгрывается двойная трагедия. Он и сюда приехал со мной, потому что растревожился вашим письмом ко мне… конечно, за нее. А потом уж я побываю у Полины Карповны, а может быть, повидаюсь и с Тычковым…
— Я не хочу, чтоб ты виделся с Тычковым!
— Бабушка, нельзя оставить!..
— Я не хочу, Борис! — сказала она так решительно и строго, что он наклонил голову и не возразил более ни слова. — Ничего хорошего из этого не выйдет. Ты сейчас придумал, что нужно сделать: да, сказать прежде всего Ивану Ивановичу, а потом увидим, надо ли тебе идти к Крицкой, чтобы узнать от нее об этих слухах и дать им другой толк или… сказать правду! — прибавила она со вздохом. — Посмотрим, как примет это Иван Иванович. — Попроси его ко мне, а Вере не говори ни слова. Она ничего не знает — и дай бог, чтоб не узнала!
Райский ушел к Вере, а к Татьяне Марковне, на смену ему, явился Тушин.
Татьяна Марковна внутренне смутилась, когда Тушин переступил порог ее комнаты. Он, молча, с опущенными глазами, поздоровался с ней, — тоже перемогая свою тревогу, — и оба в первую минуту не глядели друг на друга.
Им приходилось коснуться взаимной раны, о которой до сих пор не было намека между ними, хотя они взаимно обменивались знаменательными взглядами и понимали друг друга из грустного молчания. Теперь предстояло стать открыто лицом к лицу и говорить.
Оба молчали. Она пока украдкой взглядывала на него и замечала перемены, какие произошли в нем в эти две-три недели: как осанка у него стала не так горда и бодра, как тускло смотрит он в иные минуты, как стали медленны его движения. И похудел он, и побледнел.
— Вы от Веры теперь? — спросила она наконец. — Как вы нашли ее?
— Ничего… она, кажется, здорова… покойна…
Татьяна Марковна вздохнула.
— Какой покой! Ну, пусть уж она, а вам сколько беспокойства, Иван Иванович! — тихо проговорила она, стараясь не глядеть на него.
— Что мои беспокойства! Надо успокоить Веру Васильевну.
— Бог не дает, не судьба! Только стала оправляться она, и я было отдохнула от домашнего горя, пока оно крылось за стенами, а теперь перешло и за стены…
Тушин вдруг навострил уши, как будто услышал выстрел.
— Иван Иванович, — решительно заговорила Татьяна Марковна, — по городу сплетня ходит. Мы с Борюшкой погорячились и сорвали маску с лицемера Тычкова, вы знаете. Мне бы и не под лета, да он уж очень зазнался. Терпенья не было. Теперь он срывает маску с нас…
— С вас? С кого — с вас?
— Обо мне он что-то молол — его не слушали, я мертвая… а о Вере…
— О Вере Васильевне?
Тушин привстал.
— Садитесь, Иван Иваныч, — сказала Татьяна Марковна, — да, о ней. Может быть, так и надо… может быть, это — возмездие. Но тут припутали и вас…
— Меня, рядом с Верой Васильевной?
— Да, Иван Иванович, — и вот где истинное наказание!
— Позвольте же узнать, что говорят?
Татьяна Марковна передала ему слух.
— В городе заметили, что у меня в доме неладно; видели, что вы ходили с Верой в саду, уходили к обрыву, сидели там на скамье, горячо говорили и уехали, а мы с ней были больны, никого не принимали… вот откуда вышла сплетня!
Он молча слушал и хотел что-то сказать, она остановила его.
— Позвольте, Иван Иванович, кончить, это не все. Борис Павлыч… вечером, накануне дня рождения Марфеньки… пошел искать Веру…
Она остановилась.
— Что же дальше? — спросил Тушин нетерпеливо.
— За ним потащилась Крицкая; она заметила, что Борюшка взволнован… У него вырвались какие-то слова о Верочке… Полина Карповна приняла их на свой счет. Ей, конечно, не поверили — знают ее — и теперь добираются правды, с кем была Вера, накануне рождения, в роще… Со дна этого проклятого обрыва поднялась туча и покрыла всех нас… и вас тоже.
— Что же про меня говорят?
— Что и в тот вечер, накануне, Вера была там, в роще, внизу, с кем-то… говорят — с вами.
Она замолчала.
— Что же вам угодно, чтоб я сделал? — спросил он покорно.
— Надо сказать, что было: правду. Вам теперь, — решительно заключила Татьяна Марковна, — надо прежде всего выгородить себя: вы были чисты всю жизнь, таким должны и остаться… А мы с Верой, после свадьбы Марфеньки, тотчас уедем в Новоселово, ко мне, навсегда… Спешите же к Тычкову и скажите, что вас не было в городе накануне и, следовательно, вы и в обрыве быть не могли…
Она замолчала и грустно задумалась. Тушин, сидя, согнулся корпусом вперед и, наклонив голову, смотрел себе на ноги.
— А если б я не так сказал?.. — вдруг подняв голову, отозвался он.
— Как знаете, Иван Иванович, так и решайте. Что другое могли бы вы сказать?
— Я сказал бы Тычкову, — да не ему, я с ним и говорить не хочу, а другим, — что я был в городе, потому что это — правда: я не за Волгой был, а дня два пробыл у приятеля здесь — и сказал бы, что я был накануне… в обрыве — хоть это и неправда, — с Верой Васильевной… Прибавил бы, что… делал предложение и получил отказ, что это огорчило меня и вас, так как вы были — за меня, и что Вера Васильевна сама огорчилась, но что дружба наша от этого не расстроилась… Пожалуй, можно намекнуть на какую-нибудь отдаленную надежду… обещание подумать…
— То есть, — сказала Татьяна Марковна задумчиво, — сказать, что было сватовство, не сладилось… Да! если вы так добры… можно и так. Но ведь не отстанут после, будут ждать, спрашивать: скоро ли, когда? Обещание не век будет обещанием…
— Забудут, Татьяна Марковна, особенно если вы уедете, как говорите… А если не забудут… и вы с Верой Васильевной будете все тревожиться… то и принять предложение… — тихо досказал Тушин.
Татьяна Марковна изменилась в лице.