Как в свое время Маргарита все откладывала выбор супруга, пока этот выбор не сделала за нее мать, Линетт никак не могла определиться с претендентом в мужья. Шли годы. Вначале Маргарита не хотела торопить дочь с принятием решения, желая, чтобы она насладилась жизнью сполна. Теперь ее осенила страшная догадка – Линетт просто подсознательно ждала, когда на горизонте покажется такой, как Сен-Мартен. Мужчина, который заставит ее потерять голову. Мужчина, способный утолить желания, о наличии которых не признается ни одна леди.
Маргарита поднесла руку к груди. Ей было не по себе. Она хорошо знала свою дочь. Угрожая Линетт выдать замуж, дабы заставить подчиниться, она бросает ей вызов и этим может спровоцировать между ними войну характеров. Линетт была слишком упряма, слишком темпераментна и слишком независима для того, чтобы уступить воле матери без борьбы.
Если бы Маргарита не запаниковала, а сохранила ясность мысли, она бы никогда такого не сказала. Теперь Линетт восстанет против нее. Маргарита знала об этом наверняка: как знала, что за закатом последует рассвет. Единственный способ уберечь дочь от беды – удалить искушение. Потому с разговором об отъезде Куинна пришлось поторопиться – она должна была сделать свой ход до того, как начнет действовать Линетт.
Но теперь, чтобы осуществить свой план, ей потребуются деньги. До утра она не сможет получить нужную сумму. И лишь один человек способен был помочь ей в этом вопросе. Но встреча с ним требовала предельной осторожности и расчетливости.
– Миледи, – спросил лакей, – куда мы направляемся?
Маргарита судорожно вздохнула.
– Домой.
Линетт с трудом дождалась, когда мать вернется после двухчасового отсутствия, и выскользнула из дома.
Виконтесса нередко после ссоры уходила куда-то, и Линетт унаследовала от нее ту же привычку. Она любила побродить в одиночестве, когда испытывала обиду или гнев, так что мать она прекрасно понимала. К несчастью, сегодня ей запретили покидать дом. Она могла лишь без конца мерить шагами комнату и думать о Саймоне. Она верила ему вопреки всему тому, что говорила мать, и хотела с ним встретиться. Она должна была предупредить его о том, что ее семья настроена против него. Она не могла допустить, чтобы он пострадал из-за нее.
Й вот уже довольно поздним вечером, когда вероятность того, что мать захочет с ней поговорить, была близка к нулю, Линетт приступила к осуществлению задуманного плана.
Она взбила подушки и, засунув их под одеяло, с помощью половины кринолина создала нечто, что с порога можно принять за очертание тела на кровати.
Накинув плащ с капюшоном, Линетт потихоньку вышла через черный ход на задний двор, а оттуда на аллею, ведущую к конюшням. Там ее ждал конюх, молодой человек по имени Петр – он уже несколько лет работал на их семью. Она всегда была к нему добра, всегда приносила ему сладости и угощения. Действовала она из расчета. Балуя и одаривая слугу, она обеспечивала себе тылы, когда устраивала всякие шалости. Сегодня он дал ей бриджи, мужской плащ и шляпу. Линетт переоделась на конюшне. Петр ждал ее снаружи.
Он передал ей поводья уже оседланного коня, затем оседлал второго, чтобы сопровождать ее, как он делал всегда. Его научили метко стрелять из пистолета – вся мужская половина прислуги де Гренье была обучена этому. Линетт помнила о том, что ей нельзя встречаться с Лизетт Руссо, и была не настолько беспечна, чтобы пренебрегать опасностью. Для стороннего наблюдателя они с Петром могли сойти за двух молодых людей, решивших прокатиться верхом.
Копыта коней гулко цокали по мостовой, и монотонный ритм убаюкал Линетт. Ночь выдалась темной и беззвездной – небо заволокли тучи. Прохладный ветерок пробирался под плащ, холодил разгоряченную кожу. А вдруг Саймона не окажется дома? Что, если он там не один?
Что сказать, если он развлекает гостей? И как поступить, если он с женщиной?
Линетт сделала глубокий и медленный вдох, стараясь успокоить колотящееся сердце. Она чуть наклонилась в седле, чтобы скрыть лицо, и эта поза лишь усиливала ощущение, что она собралась броситься вниз с высокого утеса. Вообще-то она была не из тех, кто прячет лицо перед кем бы то ни было, но сейчас она испытывала настоящий страх.
Она боялась, что ее увидят, боялась, что Саймона не окажется дома или что ему будет не до нее. Она боялась, что родители никогда не простят ей этот проступок.
Но она не повернула назад. Потребность быть с ним оказалась сильнее всякого страха. Саймон успокоил ее, и в то же время воодушевил, он разбудил в ней ту женщину, которой она была до гибели Лизетт. С ним она снова почувствовала себя самой собой – свободной от предрассудков, решительной. Свободной от необходимости играть роль скромницы.
Но важно не перегнуть палку. Нельзя дать родителям повод сокрушаться из-за того, что судьба отняла у них хорошую и тихую дочь, оставив неуправляемую и вздорную. Линетт остановила коня перед домом. Саймона Куинна. Она сама не знала, как вышло, что сейчас она стояла перед дверью его дома и дышала так, словно пробежала миль пять, У нее кружилась голова и земля уходила из-под ног. И больше чем когда-либо ей нужен был Саймон, чтобы на него опереться, почерпнуть у него силу, которой ей сейчас так не хватало.
Она растерянно заморгала, увидев перед собой дворецкого, крепкого парня, чей парик едва ли мог скрыть его юные годы. Он выдал свое удивление при виде ее в мужской одежде лишь многозначительно поднятой бровью и, не говоря ни слова, отступил, пропуская в дом. Линетт вошла, и дворецкий закрыл за ней дверь.
– Мадемуазель, – сказал он, – позвольте взять ваш плащ и шляпу?
Она отдала ему шляпу, но плащ снимать не стала, а, наоборот, потуже запахнула его, словно шерстяная ткань плаща могла послужить ей щитом.
– Должен вас предупредить, мадемуазель, мистер Куинн сегодня вечером в дурном расположении духа.
– Он один? – прошептала Линетт, осмелев – у дворецкого были добрые глаза.
– У него живет гость, но его сиятельство сейчас занят не с мистером Куинном, – ответил дворецкий и жестом пригласил Линетт пройти в дом. – Могу я проводить вас в гостиную? А тем временем я доложу мистеру Куинну о вашем визите.
– Вы не станете возражать, – с дрожью в голосе спросила Линетт, – если я сама к нему поднимусь?
Она боялась, что Саймон заставит ее уйти, если она останется ждать его внизу.
Но она знала, что случится, если она поднимется наверх.
Дворецкий тоже это знал, если судить по румянцу, вспыхнувшему у него на щеках. Он вежливо поклонился.
– Вторая дверь справа от вас по коридору, – пробормотал он. – Я позабочусь о том, чтобы вашего слугу проводили на кухню.
– Благодарю.
Сжав перила так, что побелели костяшки пальцев, Линетт осторожно начала подниматься по лестнице. Ноги у нее дрожали. Дойдя до верхней лестничной площадки, она остановилась, не решаясь продолжить путь.