Там, наверное, в мирные времена была гостиная – застекленный шкаф с посудой и фарфоровыми безделушками, овальный стол с полудюжиной кресел, вазочки, салфеточки, картинки на стенах и прочая мещанская дребедень.
Спартака, по-прежнему голого, толкнули на кресло, бдительно замерев по обе стороны. Гестаповец, спрятав пистолет в карман, заложив руки за спину, прошелся вдоль стен, присматриваясь с брезгливой ухмылочкой.
– Черт знает что, – сказал он Спартаку тоном старого приятеля. – Сразу видно, что обитала здесь чета каких-нибудь одноклеточных. Куколки – аляповатая дешевка, картинки – раскрашенные иллюстрации из журналов. Кошечки-песики, ага... И ни единой книги. Вам не тоскливо в этаком вот обиталище, друг мой? Впрочем, вопрос дурацкий. Как вам могло быть скучно с такой девушкой и в столь удобной постели... Но все равно, квартирка удручающе пошлая, согласитесь?
Спартак угрюмо помалкивал. Потом спросил:
– Может, одеться дадите?
– А зачем? – поднял брови Крашке в наигранном удивлении. – Могу вас заверить, ни я, ни мои люди не питаем тяги к столь позорному и уголовно наказуемому в Третьем Рейхе пристрастию, как гомосексуализм, так что на вашу адамову наготу не возбудимся. Зато с точки зрения психологии именно такое ваше состояние идеально подходит для допроса, предоставляя преимущества мне и делая проигрышной вашу позицию. Аккуратный, с безукоризненно завязанным галстуком сотрудник гестапо, – он бросил на себя мимолетный взгляд, чтобы убедиться в безукоризненности галстучного узла. – И голый бандит, терзаемый ночной прохладой и неизвестностью... Хотя... Ну какая там неизвестность! Что за экивоки меж своими... Вы оба успели наворотить столько, что пуля в лоб обеспечена. Ну и прочие неаппетитные процедуры, в том случае, если вы не расскажете старому скучному чиновничку то, что его интересует... Какая там неизвестность... Вам страшно? Ну не стесняйтесь. Любому на вашем месте будет страшно. Мне бы тоже, наверное, на вашем месте было страшно... – он понизил голос и уперся в Спартака колючим взглядом. – Вот только вы и не представляете, насколько у нас бывает страшно, Котляревский...
Спартак непроизвольно вздернул голову. Гестаповец рассмеялся:
– Милейший, мы же профессионалы... Для вас не будет откровением, если я напомню, что на свете существует агентура? Стукачи, агенты, внедренка, осведомители – да приплюсуйте еще и тех, кто на допросах сломался... Никакая это не загадка. Спартак Котляревский, советский летчик, сбит над генерал-губернаторством, прибился к бандитам, послужной список... Бога ради, извольте. Если не считать лесных стычек, ваша террористическая деятельность началась с того, что вы, переодевшись обер-лейтенантом вермахта, отправились...
Он говорил скучным, бухгалтерским тоном, бесстрастно перечисляя акции, явки, диверсии и стычки, обязательно всякий раз называя тех, кто со Спартаком был – всех или почти всех. «Сволочи, – в бессильной злобе подумал Спартак. – Закладывал кто-то из доверенных, со знанием дела и величайшей скрупулезностью».
– Быть может, я что-то упустил? – усмехнулся Крашке. – Можете дополнить, если вам кажется, что я обошел пару особенно ярких эпизодов ваших подвигов...
Он, между прочим, ничего не упустил, но не говорить же ему об этом? Гад, тварь, паскуда, до чего обидно-то...
Расхаживавший по комнате Крашке вдруг резко остановился, сел за стол напротив Спартака, сунул в рот сигарету и толкнул Спартаку через стол серебряный портсигар:
– Ладно, хватит. Курите без церемоний. Побеседуем серьезно. Делу время, потехе – час.
Как только они оказались в гостиной, Крашке без малейшего усилия перешел на русский – и говорил вполне чисто. Спартаку пришло в голову: из прибалтийских, должно быть, недобитый в свое время, сумевший улизнуть остзейский барончик...
– Позабавились – и хватит, – сказал Крашке, без церемоний стряхивая пепел прямо на темную лакированную столешницу. – Пора работать. Надо мной тоже есть начальство, а начальству всегда нужны отличные результаты в кратчайшие сроки... Давайте сразу к делу, товарищ лейтенант... или все же пан поручик? Да какая разница... Несущественно. В общем, я, как вы уже убедились, знаю немало. Но далеко не все, что меня интересует. А у нашей конторы есть дурацкая привычка знать если не все, то, по крайней мере, к этому неустанно стремиться... Откроем карты: я пока не знаю, где можно взять Боруту. А Борута моим шефам крайне необходим. Зато вы, Котляревский, мне точно известно, как раз знаете как минимум две явки Боруты, подходы к нему по линии групп «Вилк» и «Блыскавица». И не спорьте. Прекрасно знаете. Я бы мог вам многое рассказать о своих источниках информации, но ограничусь одним-единственным примером: на Броварную вас провожал Густав, а Густава мы взяли, и он рассказал все. В том числе и то, что знать могли только вы двое: по дороге вы с ним оживленно дискутировали о Смутном времени в России – с противоположных точек зрения, понятно, ни в чем друг друга не убедили, два образованных студента... Ну, я вас убедил, что Густав у нас и поет, как канарейка? Убедил, вижу по вашему лицу. А что до группы «Вилк»... Вас на эту линию вывела Кася, она же – обладательница почерпнутого из классики псевдонима Ягенка. И эту амазонку мы тоже взяли, иначе откуда мне известно, что она вам подарила синий с красной полосочкой шарф – погода стояла паршивая, а на явку вам предстояло тащиться через весь город... Снова, как видно по вашей физиономии, я попал в десятку... И хватит, по-моему, примеров. Итак, мне нужен Борута. И «Вилк» с «Блыскавицей», разумеется. Вы не особенно посвящены в дела «Перуна», но и об этой группе кое-что знаете – хотя бы явку в лесничестве, которая мне до сих пор неизвестна. Вот так. Я поставил перед вами ясные, четкие и конкретные вопросы. Ваше дело – дать ясные, четкие, конкретные, а главное, подробные – ответы. И вот тогда, даю вам честное слово, мы всерьез задумаемся, как облегчить вашу участь – и участь симпатичной девочки. Которую сейчас допрашивают в соседней комнате. Я вам не вру. Вы сами прекрасно ориентируетесь в ситуации. Искреннее сотрудничество несет немалые выгоды...
– Ничего я не знаю, – сказал Спартак. – Мне не доверяют.
– Глупости. Мы оба знаем, что это глупости.
– Какая разница?
– Значит, хотите быть несгибаемым? – Крашке поморщился. – Мой дорогой, несгибаемость – это чисто техническая проблема. Я плохо разбираюсь в кораблестроении, но знаю: у всякого корабля есть какой-то допустимый предел крена. Стоит его перейти, корабль потонет. Это физика. Или математика, черт ее знает. В общем, чисто техническая проблема. Так и с человеческой выносливостью. Есть порог боли, который человек попросту не выдерживает, как корабль – крена. Всякого можно сломать.
– И вас? – бросил Спартак.
– Ну разумеется, – серьезно ответил Крашке, не задумываясь. – Я такой же человек, как все... но есть существенная разница: не я у вас в руках, а вы у меня. В конце концов из вас и так все выжмут – но вам-то это уже не принесет никакой пользы. Останется из жалости добить то, во что вы превратитесь. И не только вы, – он с пакостной ухмылкой кивнул на дверь в спальню. – Я не буду выдумывать садистские штучки с иголками и паяльниками, к чему? Мы просто отвезем вашу красотку на Стахурскую, туда, где в бывших кавалерийских казармах стоят сейчас ребятки из ваффен СС. Затолкнем в комнату ко взводу солдат и позволим парням позабавиться. Вы себе и не представляете, какие там затейники и фантазеры, осатаневшие от воздержания... А вас где-нибудь в уголке привяжем, откуда открывается отличный обзор. Представьте себе это зрелище в деталях... Ничего хорошего. А главное, вы, именно вы можете оказаться нам и ненужным. Я имею в виду, девчонка сломается первой. Нам с вами, конечно, этого не понять, но знатоки говорят, что у женщин своя, особая психология. Свои страхи и слабые места. Иголки под ногти, скажем, вытерпит, а вот при виде взвода эсесовцев со спущенными штанами сломается еще до того, как первый на нее посягнет. Есть примеры. И в этой ситуации вы становитесь ненужным и неинтересным – она-то знает гораздо больше вас. Такой вот нюанс...