Сильви беспомощно развела руками.
— Разве кто-нибудь вправе хвастаться, будто хорошо разбирается в таком человеке, как он? Похож на влюбленного — вот все, что я могу вам сказать.
— Большего мне и не надо. Целую ваши прелестные ручки, милейшая герцогиня!
Элегантнейший прощальный жест — и Фуке исчез в глубине дворца, заявив, что теперь знает, как действовать.. Он уже скрылся из виду, когда Сильви открыла рот и запоздало спросила, что, собственно, у него на уме.
Замысел суперинтенданта заключался в том, чтобы направить к Луизе де Лавальер госпожу дю Плесси-Бельер с поручением передать от него нижайший поклон и двести тысяч ливров, «чтобы ее наряды были достойны августейшего внимания». Увы, это оказалось непозволительным промахом, Луиза была сшита не по той выкройке, что большинство придворных дам. Она не только ответила отказом, но и, кипя от возмущения, пожаловалась королю.
Итак, Людовик XIV испытывал сильное предубеждение к своему министру, когда под конец дня 17 августа его карета, окруженная мушкетерами и солдатами французской гвардии, въехала в высокие золоченые ворота замка Во-ле-Виконт и покатила по широкой аллее, присыпанной песком, на которой недавно суетилась армия слуг, убирая мельчайшие камешки… Эффект неожиданности был полным, при появлении на опушке леса роскошного замка и прекрасного сада, до последнего момента скрытых из виду, у Людовика перехватило дыхание. Медленно двигаясь в голове вереницы карет, он любовался, не веря своим глазам, подстриженными партерами, цветниками, мерцающими прудами, статуями, наконец величественной новомодной архитектурой самого замка.
Сам Фуке поджидал короля у парадного подъезда, его жена бросилась к дверце кареты королевы-матери. Мария-Терезия, ожидавшая ребенка, страдала от жары и не приехала, однако Сильви, привилегированная гостья Фуке, присоединилась к своей подруге де Мотвиль. То, что она увидела, привело ее в ужас, суперинтендант не пожалел золота, чтобы придать своему замку незабываемый блеск, и определенно переборщил. Молодой король, страдавший от нехватки средств, никак не мог одобрить столь вызывающее великолепие.
После прохладительных напитков Фуке показал гостям парк с тысячью ста фонтанами и сад, не имевший себе равных во всем мире.
Вернувшись в замок, гости уселись за стол. Пока Фуке с женой потчевали короля и Анну Австрийскую из золотой посуды тончайшими кушаньями, приготовленными Вателем, прочие гости могли свободно угощаться у тридцати буфетов, ломящихся от снеди и вин. Сначала король набросился на угощение, как голодный волк, потом, насытившись, предался мечтам; его матушка делала вид, что пресытилась яствами, хотя при подобном разнообразии блюд пресыщение было недостижимо.
После трапезы все перешли в зеленый театр, устроенный на опушке пихтовой рощи. Из опасения грозы над зрителями натянули белое полотно. В программе была комедия Мольера «Докучные», и некоторые задались вопросом, нет ли в выборе пьесы умысла. Завершилось все невиданным фейерверком — шедевром Торелли, превратившим ночь в день. Пораженные зрители могли любоваться светящимися лилиями, монограммами короля и королевы-матери, россыпями мерцающих звезд.
Более пышный праздник было трудно себе представить, но король взирал на все это холодно. Он чувствовал себя униженным, сравнивая все это великолепие с тем, чем владеет он сам, не помня, что, прежде чем заработать собственное состояние, Фуке ревностно помогал обогащаться Мазарини, Тому самому Мазарини, который, умирая, подсунул королю инструмент для уничтожения Фуке, зовущийся Кольбером…
Впоследствии Людовик XIV переплюнет даже Фуке, и придворные запомнят, как он будет приговаривать, «Вы еще слишком молоды и не могли лакомиться персиками Фуке».
— Мадам, — прошептал король, обращаясь к матери, — не стошнит ли здесь наших людей?
В два часа ночи Фуке, решив, что король желает отдохнуть, почтительно осведомился, не согласится ли он провести ночь в приготовленной для него роскошной спальне. Но король ответил, что возвращается к себе в Фонтенбло. Немедленно зазвучали трубы, и, пока к подъезду подкатывали кареты, замок сиял, как огромный канделябр; Фуке сам придерживал дверцу кареты своему венценосному гостю. Прощаясь, он совершил еще один яркий поступок, щедрость которого трудно было переоценить, предложил Во со всеми его диковинами и людьми, без которых имение было бы мертво, королю, ни разу не соизволившему ему улыбнуться и не поблагодарившему суперинтенданта за пир, сгубивший его. Король не принял дар, но запомнил имена тех, кто создал все эти чудеса, архитектор Лево, художник Лебрен, садовник Ленотр, не говоря о Мольере и Лафонтене, читавшем такие дивные стихи…
Король уехал, кипя от гнева и зависти, неподобающей для короля, грезящего о собственном величии.
Сильви видела собственными глазами все, в том числе улыбку сытого кота на тяжелой физиономии Кольбера. Его ноздри уже улавливали запах жареного… Предоставив госпоже де Мотвиль ехать в одиночестве, она предпочла задержаться, полагая, что великолепному Фуке не составит труда найти карету, в которой она попадет в Фонтенбло до пробуждения королевы. Она не могла сбежать, не поговорив с другом. Супруги провожали глазами королевскую процессию, когда Сильви присоединилась к ним на верхней ступеньке парадной лестницы.
Госпожа Фуке встретила ее унылой улыбкой.
— Я сказала все, что могла, дорогая, но он не пожелал меня выслушать. Теперь я удаляюсь, от усталости подкашиваются ноги.
— Могу себе представить! Отдохните хорошенько… Что до вас, любезный Никола, то, сдается мне, вас совсем покинул рассудок. Вы отдаете себе отчет, что натворили? Этот пир стал для короля доказательством, что ваше богатство и могущество превосходят его!
— Он сам напросился ко мне в гости. Разве мог я его принять, как заурядного соседа? Вот я и закатил прием, какой положен монарху. Мне захотелось продемонстрировать, что в моих силах было бы помочь ему стать величайшим правителем на свете!
— Вы все сделали так, как хотелось ему, вернее, Кольберу. Как бы он не лишил вас теперь суперинтендантства… Премьер-министром вам уж во всяком случае не бывать. Слава богу, вы хоть остаетесь генеральным прокурором, что оберегает вас от самого худшего! Ведь вы им остаетесь, не так ли? — спросила Сильви, испугавшись нахмуренного вида собеседника.
— Нет, я уже не генеральный прокурор, эту должность я уступил господину де Арле за миллион четыреста тысяч ливров, большая часть которых у вас на глазах превратилась в дым, иллюминация, спектакли, фейерверки стоят немалых денег…
— Боже, вы на это пошли? Но…
— Полно, полно, — перебил он ее с деланной беспечностью, которая должна была ее успокоить, — даже если меня оттеснят от управления государством, я со временем сумею восстановить утраченные позиции. В ожидании реванша я буду обитать то здесь — здесь мне хорошо, то в Сен-Манде — там мне еще лучше, то на острове Бель-Иль. Как видите, без дела мне сидеть не придется.
— Что, если вас захотят всего этого лишить, что, если события примут совсем уж дурной оборот?