– Зачем пожаловали, господа хорошие? – спросил он, переступая с ноги на ногу: из-под щелястого пола несло холодом.
– Нам бы переждать пару-тройку деньков, – попросил Юрий Митрофанович. – Замерзли, спасу нет! Отогрей, Христа ради!
При последних словах он громко, надрывая горло, закашлялся и еле сумел успокоиться.
Степан со скрипом поскреб затылок.
– Дык время-то какое… Гутарят, нонче красные пришли… А они за офицеров не расцелуют! Да еще за особистов…
– У них сейчас и без нас дел много, – стараясь быть убедительным, сказал Латышев. Голос у него сипел. – Пока руки дойдут по станицам шарить, нас уже и след простынет…
– Може, так, – сомневался хозяин. – А може, этак. А я хоть так, хоть так крайний. У меня вон баба спит, сын парубкует, да младшая только ходить выучилась… Кто об их подумает?
– Мы заплатим, – жалобно проговорил Глинских, шаря по карманам. Перспектива бесприютным оказаться в морозной ночи приводила его в ужас.
– Вот, держите! – он протянул несколько скомканных бумажек.
– Керенки? – скривился Степан. – Мы ими печи растапливаем… Вы извиняйте, господа хорошие, я за эти копейки рисковать головой не стану. Золото есть?
– На! – в отчаянии просипел капитан и снял с пальца перстень.
Степан оторопел, завороженно рассматривая львиную морду и отблескивающий красноватыми бликами черный камень.
– Неужто то самое колечко? За которое стрельба поднялась? А правда болтали, что оно немеряных денег стоит?
– Не знаю сколько, – скромно и правдиво ответил Юрий Митрофанович. И добавил:
– Но вещь дорогая…
Наступила томительная пауза.
– Ладно, пережидайте! – согласился наконец Степан. Он уже надел перстень на толстый палец и довольно крутил руку, рассматривая обновку со всех сторон.
– Только в курень не пущу. У меня тут баба спит, и детишки, да и вообще места мало. В бане отсиживаться будете! Дрова в печи, только запали – через полчаса дышать нечем! Напаритесь, согреетесь, я вам первача принесу с рыбцами… А там жизнь покажет…
* * *
– Да ты знаешь, дура, что за такое колечко купить можно?! И корову, и коня, и лодку! – Степан стоял у окна, рассматривая на свету свою обновку.
– Только одного не пойму: как оно мне впору пришлось? У того капитана рука вдвое меньше моей…
Но Нюрка слышала только то, что хотела слышать.
– Ты еще скажи – парамоновский дом и асмоловскую фабрику купишь! – она подбоченилась и вытаращила глаза, что выдавало настрой на нешуточный скандал. – Они тебе наплели неведомо чего, а ты уши развесил и пустил в дом чужих! Вдруг они ночью всех нас порубят?
– Зачем им нас рубить, дура? – нахмурился Степан. Он все не мог налюбоваться кольцом. – Что им тут взять?
– Да хоть одежду простую! – прозорливо выкрикнула Нюрка. – Куда они в своей денутся? Кончилось ихнее время, отпановали! Мало они народа шомполами засекли да порасстреливали? Вот теперь отольются коту мышкины слезки! А ты их укрывать взялся! Ну, точно, как тот дурак из сказки: когда плакать надо – он смеется, а когда веселиться время пришло – он ревмя ревет… Когда их сила была – тогда бы и пускай ночевали!
– Так тогда они не просились, – резонно ответил Степан. – Тогда им нужды не было…
– А тебе сейчас какая нужда семью под шомпола подводить?! А ведь могут и повесить, и курень сжечь! Из-за чего? Из-за этой цацки пятикопеечной?!
Степан отошел от окна. У него было хорошее настроение, и ругаться не хотелось.
– Да чего ты ко мне привязалась? Они мне что: братья али сватья? Ну, пустил, обогрел, накормил, теперича пусть идут дальше! Пойди выгони их, и дело с концом!
– Умный какой – выгони! – Нюрка загремела конфорками печки. – А их захомутают за околицей? И спросят: откуда, голубчики, идете? А они на нас укажут… Нет, Степочка, ты пойди к Архипу Терехову, в энтот его револьюционный комитет, и заяви, что к тебе контра в баню пробралась, без твоего-то ведома…
– Поучи меня, что делать да как! – буркнул Степан, надевая валенки и стеганую фуфайку. – А то я сам не знаю… Петька где?
– Голубей с мальчишками гоняет…
– Какие голуби в такой мороз? Ты бы лучше за хлопцем следила… А я пойду, прогуляюсь…
Он открыл скрипучую дверь и вышел на улицу. Негреющее красное солнце обещало мороз, ветер и всякие нехорошие происшествия.
Через полтора часа Степан с тремя станичниками возвращался домой. Все они были в видавших виды грубых шинелях, из-под которых выглядывали разбитые солдатские сапоги. Поперек лохматых папах пришиты красные ленты, за плечами – длинные трехлинейки с примкнутыми трехгранными штыками. Архип, Фрол и Иван недавно вернулись с германского фронта, где нахватались политграмоты, после чего дезертировали и создали ячейку ревкома в станице Нижне-Гниловской. Все сразу стали начальниками: Архип, как самый сильный, – председателем, а Фрол и Иван – его заместителями. Теперь, когда в Ростов вошли красные, их призрачная власть начала приобретать вполне конкретные очертания.
– Значит, слушай, ты его вымани хитростью, чтоб чего не заподозрил да не начал пулять из своего маузера… Я его, кстати, себе заберу! – веско говорил Архип.
Заместители, которые тоже имели виды на маузер, недовольно переглянулись, но возражать не осмелились.
– Сделаю, – кивнул Степан. – Вы только во дворе аккуратно… И молодого не трожьте, он не особист, обычный солдатик…
– Раз обычный, пускай живет, – согласился Архип.
– Зачем белой контре жить? – не согласился Фрол. – Она еще дров наломает…
Иван ничего не сказал, а только пожал плечами и сплюнул. Но он всегда поддерживал Архипа. И сейчас его жест и плевок можно было расценить как выражение такой поддержки.
– До-о-обренькие! – выругался Фрол. – Забыли, как они нас к стенке ставили?
– Ничего, на втором отыграемся, – буркнул Архип.
Степан зашел в свою калитку, а ревкомовцы перелезли через соседский плетень сзаду, чтоб из банного окошка не увидели. Для правдоподобия Степан взял в руки пустой котелок, громко шагая, подошел, постучал в подпертую изнутри дверь:
– Открывайте, господа хорошие! Вечерять будете?
Архип стал на приступках, отведя в замахе винтовочный приклад, его заместители, присев, притаились рядом, Фрол выставил вперед острое жало штыка.
– Спасибо, хозяин, век помнить и благодарить станем, – Латышев открыл дверь и вышел на порог. Маузер он на всякий случай держал в руке, стволом вниз.
На этом все хитрости закончились. Фрол сделал выпад и пронзил ему правое плечо, пистолет выпал, в тот же миг окованный железом приклад ударил капитана прямо в лоб. Потеряв сознание, он опрокинулся на спину и кулем повалился на землю.