– Гриш! – слышу я голос его жены. – Привет, зая!
«Зая», «рыба», «сладкий»… Фашизм не вызывает у меня столько неприязни, как эти животно-гастрономические погонялки. Ну какой Гриша «зая»? Если он зая, то я мыша. Гриша скорее коняшка, это логичнее и наиболее полно раскрывает Гришину суть. Но ни коняшкой, ни бегемошей, ни слоняшей она его почему-то не называет.
– Мое солнышко!.. – хрипит он, водя по стенам безумным взглядом. Я не вижу, но точно знаю – так и есть. – Когда уже ты приедешь?
Я чешу себе пятерней щеку. Если Гришу слушать, не зная самого Гришу, то без труда можно угодить впросак. То есть конкретно представить себе, что Гриша без жены так измаялся, что первым делом интересуется датой ее приезда.
– Мой мальчик вел себя хорошо? – слышу я.
– Не говори глупостей, малышка, – говорит он, глядя на ремень своих джинсов. – Ты же знаешь своего заю. Сложности не для меня.
Так и есть. Пытаться слиться с фигуристкой, а вместо этого подвергнуться атаке чокнутого енота – это для Гриши не сложности. Так, проходной матч.
– Я приеду, проверю! – Она хохочет.
«Скажи ей, что ты тоже проверишь», – шипит Гера. Даже он, далекий от семейной жизни человек, понимает, что уже давно пора переходить в контрнаступление.
– Кто это там разговаривает, Гриш?..
– Это телевизор.
– А ну-ка, включи погромче…
Оба. Хороший ход. Если Гриша с бабой в машине, телевизор ему включить громче скоро не получится. Меня начинает все это забавлять. Хочется даже встать и пойти выпить. Слышу, как кто-то с быстротой кошки хватает со столика пульт и нажимает кнопку.
«…На востоке Москвы в воскресение вечером столкнулись два маршрутных такси, пострадали семь человек… Дэтэпэ случилось на пересечении Алтайской и Хабаровской улиц. Столкнулись микроавтобусы «Газель» и «Мерседес»…»
– Хорошо, – говорит она. – А у меня рейс задерживают.
– Да ты что? – вопит Гриша. – Как это – задерживают?! Это свинство!
Нет, мне это нравится… Столкнулись два маршрутных такси вечером… В Москве… Хорошо… Вот хорошо так хорошо. В аварии приняли участие по меньшей мере тридцать человек. Это не просто хорошо, это замечательно.
– Да, это свинство, – соглашается она, вздыхая с надрывом. – Гриш, а что ты сейчас делаешь?..
– Ничего. Сижу, телевизор смотрю… А когда, сказали, дадут посадку?
– Пока ничего не говорят. Пепел с вулкана. Ты цветы полил?
– Пепел с вулкана?.. – Я не вижу Гришу, но чувствую, как он пропитывается светом. – Что, и Орли накрыло?..
– Гриш, ты сидишь перед телевизором, вместо того чтобы полить цветы, и задаешь мне такие вопросы!
Вот так и проваливаются самые блестящие алиби.
– Да что я, новости слушаю? – усмехается он. – Я кино смотрю.
Идиот. Кино… «На востоке Москвы столкнулись…»
– Ну, ладно, зая, пойду схожу в бар, закажу вина. Голова раскалывается. Это ужасно. Я, наверное, вообще не долечу до дома. Не балуйся там.
– Да ты что?!
– Ну, чмоки-чмоки!
– Ага, – вторит Гриша, – и тебя чмоки-чмоки.
Когда я слышу облегченный Гришин вздох, Антоныч с неудовольствием ворчит:
– Знаешь, на кого ты сейчас был похож? На педика.
Я начинаю подозревать, что они от страха перед Сказкиным потеряли разум.
– О чем вы сейчас говорите? – я толкаю в плечо Антоныча. – Тебе ли рассуждать о том, кто педик? Это из-за тебя мы сейчас в положении, которое нельзя назвать привычным! Ты умеешь красть? Отключать сигнализации, вскрывать замки с миллионом комбинаций, сейфы откупоривать?
Антоныч разворачивает к себе карту. Можно подумать, он сейчас предложит что-то умное. Как тот герой блокбастера, который до последней минуты говорит глупости, а потом встает и быстро отключает ядерный фугас.
– Нужно позвонить Гюнтеру, – Гриша почесал подбородок. – Он поможет.
– При чем здесь Гюнтер? – Антоныч вяло моргнул. – Ты думаешь, терпение людей можно испытывать бесконечно?
– А у нас есть другой вариант?
– Какой вариант? Гюнтер знает, как обчистить квартиру в доме на Кутузовском?!
– Может, он чему научит.
– Нашел учителя! Ты бы помог?
– Я не буду звонить Гюнтеру, – угрюмо сообщил Гриша и спрятал свою трубку в карман джинсов.
– Звони!.. – Гера протянул ему свою.
Происходящее мало укладывается в моей голове. Что-то происходит, а я никак не могу стать участником этого. Сказкин, менеджер на плите, Гришина жена, которая не может вернуться домой, какой-то Гюнтер…
Гриша между тем набирает номер. Около минуты мы слушаем музыку. Оркестр под управлением Глена Миллера исполняет главную тему кинофильма «Серенада солнечной долины».
– Так и первый раз было, – шепчет Гриша.
Потом музыка прерывается, и я слышу беспредельно усталый голос:
– Какого черта?
Это знакомый голос.
– Гюнтер Алексеевич, здравствуйте! – говорит Гриша.
– Что? – после небольшой паузы.
– Здравствуйте, Гюнтер Алексеевич!
– Это кто?
– А помните, мы несколько часов назад разговаривали с вами в кафе?
– Я не был в кафе уже лет десять.
У меня из зубов вываливается сигарета.
– Как же так, – ошеломленно бормочет Гриша. – Мы с вами разговаривали о Сказкине…
– О сказке?.. Какой сказке? Вы кто?
– Я Гриша.
– Значит, если ты Гриша, тебе можно будить человека в три часа ночи?
– Сейчас два ночи.
– Это у тебя два. А у меня три.
Телевизор давно выключен. Мы молчим. Поэтому разговор, переведенный в режим громкой связи, слышен очень хорошо. Сказать, что мы ничего не понимаем, – это ничего не сказать.
– Мы от Владислава Александровича… – делает Гриша последнюю попытку.
– Я его не знаю.
Существуют две разновидности ступора: пассивный и активный. Пассивный – это когда ты без причин начинаешь смотреть на какой-то предмет и доводишь себя до состояния фикуса так убежденно, что даже моргать перестаешь. Активный отличается от него тем, что вводят тебя в него и выводят шлепками по лбу. Я сейчас находился в активном ступоре.
– Как же так?.. – шепчет Гриша, наливаясь свекольным соком и глядя на экран телефона. Убеждается, что правильно набрал номер. – Вы – Гюнтер Алексеевич?
Связь прерывается.
– Что происходит? – пробормотал Антоныч. – Короче, зачем нам Гюнтер этот? Мы управимся и без него! Что тут на плане квартиры обозначено?.. – и он деловито склоняется над столом.