Оторвавшись от стекла, я размахнулся бутылкой, которая была еще наполовину полна чешским пивом, и опустил ее на голову типу. Я ожидал, что бутылка разлетится на осколки, но она глухо тюкнула типа по макушке и отскочила, не разбившись.
Вошедший тотчас закрыл глаза и свалился кулем мне под ноги.
– Господа, ви с ума сошли? – спросил из витрины продавец с акцентом, который не оставлял сомнений. – Ви знаете, чья это хозяйство?
Антоныч, продолжая расплескивать адреналин, с разворота пробил ему в челюсть. Мужичка как ветром сдуло. И голова и ноги его исчезли в витрине.
– Заткнись, скотина! – взрычал Гера и уколол охранника особенно сильно.
Наступила долгожданная тишина.
Оценив обстановку, Антоныч вытер ажурный лоб рукавом и спросил охранника, потому что сейчас тот был единственным, кто мог отвечать:
– Где ковер?
– Какой ковер? – морщась от зуда в заднице, пострадавшей более всего, попробовал уточнить охранник.
– Здесь вопросы задаю я, – подумав, сказал Антоныч.
Что-то у нас не складывалось. По плану мы уже должны были бежать с ковром к машине. Но до этого, судя по всему, было еще далеко.
– Где ковер?! – крикнул Гера и, подняв ногу, дважды пнул охранника по изнывающему от боли заду.
– Какой ковер?! – взмолился охранник. – Я не знаю никакого ковра!
– Оставь его в покое, – попросил я. – Откуда он знает, где ковер? Вот ты знаешь, где ковер?
– Я не знаю, где ковер, – возразил Гера, – но я знаю, что он есть. Но я не работаю в этом салоне, а он работает и даже не знает, что есть ковер!
– Спроси у кого-нибудь другого.
– Всех, у кого можно спросить, вы вырубили.
Антоныч, крякнув, сунул руки в витрину и выдернул оттуда мужичка. Усадил и врезал пощечину.
Продавец снова исчез. Не знаю, на что рассчитывал Антоныч.
Ничего таким образом не добившись, Антоныч наклонился и поднял второго. Но спрашивать его смысла тоже не имело. Розовая краска сошла с лица толстощекого, и теперь он был молочно-белый, как мрамор. Антоныч взмахнул ладошкой…
– Если бы нас попросили убить, то так бы и сказали, – вмешался я, отхлебнув из бутылки. – Оттого что ты бьешь, им только хуже.
– Может, их отлить водой? – тяжело дыша, предположил Гера.
Я повернулся к охраннику.
– Где здесь вода?
Он кивнул на кабинетную дверь. Я дернул ручку.
– А где ключи?
– Это английский замок, – простонал охранник, разглядывая нас не без интереса. – Он сам запирается…
– Я сейчас вышибу, – пообещал Антоныч и отпустил толстощекого, который тут же снова вернулся мне под ноги.
– Бесполезно… – поморщился охранник, – она стальная…
– Слава, сходи, купи воды, – приказал Антоныч.
Сунув руку в карман, я вспомнил, что мой бумажник остался вместе с пиджаком в машине.
– Гера, дай денег.
– У меня только крупные. У… сволочь!.. – и он взмахнул прикладом, заставляя охранника свернуться клубком.
У Гриши нашлось несколько десяток.
Отперев дверь и передав ему пост, я пересек дорогу и вошел в магазинчик напротив.
– Две бутылки минеральной.
Посмотрев на меня, как смотрят скрипачки Спивакова на участников программы «Играй, гармонь!», продавщица выставила передо мной две емкости.
– Что-то ты сегодня не очень выглядишь, – сказала она. – Если не завяжешь, плохо кончишь.
Кончаю я всегда хорошо. Не желая разговаривать с глупой бабой, я перешел дорогу и постучал. Войдя в антикварный салон, я заметил, что ничего не изменилось. Все на своих местах.
– Ты так в колготках и ходил?
Я повернулся к Грише и провел ладошкой по лицу. Раньше этот союз ладони с капроном вызывал во мне только положительные эмоции, сейчас я испытал отвращение. Швырнув одну бутылку Антонычу, я скрутил крышку со второй и перевернул ее вверх дном, целясь струей в открытый рот толстощекого.
Сделав несколько глотков, он зафыркал как кот и стал закрываться рукой. Чтобы она ему не мешала, Антоныч наступил на нее ногой. Тогда-то и произошло чудо – Гера был прав, – толстощекий открыл глаза и, глядя ими еще не осмысленно, но уже глядя, сел, прижавшись спиной к витрине.
– Где ковер, сволочь? – приступил к нему Гера со штыком наперевес.
Одурев окончательно, толстощекий посмотрел на меня, ища защиты.
– Как тебя зовут? – спросил я.
– Мирослав… – пробормотал он, очарованно глядя на острие штыка, которым Гера выводил перед его носом восьмерки.
– Мирослав Халуев?
– Да…
– Это ты сегодня улетаешь в Бразилию?
– Да…
– Хочешь улететь?
– Да…
– Где ковер?
– Какой… ковер?
– Я выколю ему глаза! – после этих слов я отнял у Геры карабин.
– Ковер шаха Исмаила, – напомнил Гера, – который был соткан в честь его победы над персидским ханом.
– Ширванским, – вмешался Гриша.
– А где, по-твоему, находится Ширванское ханство? – Герино лицо исказилось от сарказма.
– Ну, точно не в Персии.
– Так скажи – где?!
– Помолчите немного, – попросил я, дождался, когда наступит тишина, и наклонился к толстощекому. – Где ковер хана Исмаила?
– Господа, это какая-то ошибка, – залепетал Мирослав. Кажется, он не спешил в Бразилию. – Вы… знаете, чей это ковер?
– Да какая мне, к черту, разница, чей это ковер?! – захрипел Антоныч. – Тебя спрашивают – где он!
– Я из чисто благородных побуждений, поверьте… – продолжал бормотать толстощекий. – Из соображений вашей безопасности…
– Дай карабин, – вырвав оружие из моих рук, Антоныч перехватил его поудобнее и поднял вертикально над Халуевым.
– В подсобке, – сказал Мирослав. – В подсобке. Где Штельман?.. Креслин, где Штельман?
– Это какая-то шифровка? – засуетился Гера. – Что значит Креслин-Штельман? Где тут тревожная кнопка?
Антоныч снова сунул руки в витрину и вытащил мужичка.
– Это?
Халуев кивнул.
Через минуту политый ессентуками продавец открыл глаза.
А еще через минуту, выйдя из подсобки вместе с ним, Гриша выволок на свет и ковер. Был он размером метра три на четыре – всего-то… и свернут в рулон.
Уходя, мы все тщательно осмотрели. Все трое прикручены скотчем к креслам, а кресла прижимались друг к другу спинками. Мирослав сидел выше всех – его пришлось усадить в найденный на складе трон какого-то царька, то ли эфиопского, то ли конголезского. Передвигаться такой конструкции по полу решительно невозможно. Напоследок Гера замотал всем рты, и мы, сняв у самых дверей маски, вышли.