Мок в молчании застегивал пуговицы сорочки. Когда очередь дошла до запонок, больно укололся, зашипел и посмотрел на Рютгарда с неприязнью, хотя тот был совершенно ни при чем.
– Одевайся и поехали…
– Куда еще? – В голосе Рютгарда звучала обида.
– Прошу тебя, одевайся и едем… В твой госпиталь.
– Зачем это?
Мок усмехнулся своим мыслям.
– За передником и наколкой сестры милосердия…
– Что?! – Доктору с трудом удалось овладеть собой.
Мок опять усмехнулся:
– Наша встреча с ней все-таки состоялась…
Мок стоял у дверей квартиры номер двадцать и во второй раз выстукивал ритм «Песни силезца».
– Кто там? – послышался сонный детский голос.
– Эберхард Мок.
Дверь приоткрылась. Длинная ночная рубашка была Эрике явно велика. Девушка сразу удалилась в глубь квартиры.
Мок захлопнул за собой дверь и потянул носом. Никакого неприятного запаха. На кухонном столе, прикрытом простыней, стояли перевернутые тарелки и стакан, под ними расплывались мокрые пятна. Влажным был и пол.
Мок прошел в комнату, положил на стул зашуршавший сверток. Эрика с кровати с испугом наблюдала за гостем. А у того чувства существовали как бы сами по себе. И слова сами приходили на язык.
– Мой человек принес тебе постель?
– Принес.
– Кто помыл посуду?
– Курт. – Страх потихоньку исчезал из глаз Эрики. – Он очень тщательно прибрался. Грязи он терпеть не может…
Прежде особой чистоплотности Мок за Смолором не замечал.
– Вы обращаетесь друг к другу по имени? И как далеко зашло ваше знакомство?
На губах Эрики появилась слабая улыбка.
– Никуда оно не зашло. Просто мне нравится само звучание имени «Курт». Ну что вы так расстраиваетесь? Я ведь всего лишь потаскушка. Как вы сказали? «Пройдоха девка». И почему бы мне не познакомиться поближе со сладеньким Куртом?
– Где он? – Вопрос девушки Мок оставил без внимания.
– Примерно через час после вашего ухода, – Эрика уже не улыбалась, – пришел человек-гора. Настоящий мастодонт. Он ничего не говорил, только написал что-то на бумажке. Курт прочитал и умчался куда-то вместе с ним. На прощанье велел никому не открывать.
Стало тихо. По потолку двигались блики и тени. Вывеска «Gramophon-Spezial-Haus» по другую сторону улицы бросала мерцающий свет. Красные и зеленые пятна лежали на занавесках, на тонкой фигуре Эрики.
– Почему вы не присядете рядом со мной? – спросила девушка тихо и серьезно.
Мок сел и изумленно воззрился на собственную руку на белом плече Эрики. Никогда еще он не встречал такой белой кожи, никогда еще у него до боли в груди не перехватывало дыхание при виде приподнимающегося покрывала. Fiat coitus et pereat mundus. [54] Это не его запекшиеся губы раздвигает ее ловкий язычок, это не его корявые пальцы задирают ей ночную рубашку. «Почему вы меня не берете?» – звучит вопрос. И Эрика ложится на чистую постель, раскрывается перед ним…
Мок засопел, поднялся, развернул сверток и аккуратно выложил на стул сестринскую наколку и накрахмаленный передник.
– Надень это, – хрипло произнес он.
– С удовольствием.
Эрика выпрыгнула из постели и сбросила ночную рубашку. Огоньки заблестели на ее сосках. Наскоро уложив волосы, она пристроила наколку. Мок расстегнул брюки.
В квартиру вошли Смолор, Вирт и Цупица. Эрика шмыгнула обратно в кровать. Мок пинком ноги захлопнул дверь и сорвал с девушки одеяло. Чьи-то пальцы пробарабанили на двери «Песню силезца». Мок скрипнул зубами, сделал шаг к окну и уставился на парикмахерскую, слабо освещенную уличным фонарем. Минута прошла или вечность? Он гладит Эрику по голове, она крепко прижимает к груди его руку. Мок наклоняется и целует Эрику в губы…
– Погоди, – пробурчал Эберхард и вышел в прихожую.
Смолор, стоя у двери, собирался опять постучать. Вирт и Цупица сидели в кухне за столом, заваленном посудой.
– Ну что вы зря барабаните, Смолор? – Мок с трудом подавил бешенство. – Я же видел, как вы вошли. А теперь всей компании – вон! С этой минуты я сам буду охранять девушку.
– Дворник Френцель… – выговорил Смолор, дыша мылом. – Его нет.
– Выкладывай, Цупица, – прошипел сквозь зубы Мок.
– Я сидел у сторожа, – задвигал пальцами Цупица; его жесты превращались в устах Вирта в немецкие слова, произнесенные с певучим австрийским акцентом. – Глаз с него не спускал. Он был какой-то беспокойный, все головой вертел, словно сбежать собрался. Я только пуще за ним следил. Пошел с ним в сортир. Встал у двери. Он не выходит и не выходит. Я постучал. Ничего. Пришлось выломать дверь. Окошко распахнуто. Дворник сбежал через окно. Дальше может говорить герр Смолор.
– Не слышал, что Вирт сказал? – рявкнул на Смолора Мок. – Говори!
– У Цупицы все записано. – Смолор передал Моку покрытую каракулями бумажку. – Соседей допросили. Где Френцель, никто не знает. Один сказал, что дворник – любитель азартных игр. Мы прочесали окрестные притоны. Ничего.
Вот и еще один труп. Завтра или на днях убийца пришлет Моку весточку. Они отправятся в указанное место и обнаружат Френцеля с вырванными глазами. А ты, Мок, возвращайся домой, поговори с отцом и попробуй исправить то, что еще можно. Признай себя побежденным, Мок. Ты проиграл. Пусть другие люди ведут следствие. Люди, которые не совершали таких ошибок, за которые выдавливают глаза и вонзают в легкие спицы.
Мок неторопливо подошел к кухонному столу, ухватился за край столешницы. Стол затрясся, перекосился, вся посуда посыпалась на пол. Вирт и Цупица шарахнулись к стене. Звенело стекло, пронзительно стонали тарелки, пищали чашки. Грохот сделался совсем невыносимым, когда на перевернутый вверх ногами стол запрыгнул всеми своими восемьюдесятью пятью килограммами Мок. Реквием из звона и треска достиг крещендо и оборвался.
Мок, задыхаясь, сошел со стола и сунул голову под кран. На волосы, шею и пылающие уши хлынула вода.
– Полотенце, – пробулькал Мок.
На плечах у него оказалась простыня. Струйки воды стекали за воротник. Мок накрылся простыней, и ему померещилось, что он в палатке, один-одинешенек. Весь остальной мир оказался по другую сторону.
Какие же встревоженные лица у тех, кто стал свидетелем его возвращения!
– Господа, мы заканчиваем следствие, – очень медленно проговорил Мок. – В дальнейшем его будет вести комиссар уголовной полиции Генрих Мюльхаус. Сейчас я запротоколирую показания присутствующей здесь Эрики Кизевальтер. Смолор, передадите протокол комиссару Мюльхаусу. Он будет знать, что следует разыскивать человека, чья дочь перемещается в инвалидной коляске. Ну что вы такую рожу скорчили? Прочтете показания и узнаете, в чем дело.