Можно и моющим средством воспользоваться, но лучше и быстрее всего грязь оттирается бензином. Это ему Тидзуко объяснила. «Только потом руки грубые», — говорила она, смазывая пальцы кремом.
Кажется, Хомма всё ещё не может избавиться от ощущения, что теперешнее его расследование «не работа». Наверное, от этого он так размяк. Ему не хочется думать, что женщина, которая убирает квартиру совсем как Тидзуко, имеет за спиной тёмное прошлое. Эта бутылочка с бензином, эти сияющие лопасти вентилятора… Он не хочет признавать, что в прошлом такой женщины есть нечто, вынуждающее её пускаться в бега.
За спиной раздался какой-то шорох, Хомма оторвал взгляд от альбома и оглянулся. В дверь просунулась голова Сатору.
— Ты что, не спал?
Сын молчал. Чудно переплетя ноги, как это может только десятилетний ребёнок, он стоял чуть-чуть насупившись, голова втянута в плечи, словно от холода, глаза опущены.
— Раз уж встал, надень что-нибудь! Ты в туалет?
Сатору продолжал молчать. Хомма чуть понизил голос:
— Если тебе что-то не нравится, скажи. Мне же не понять, в чём дело, когда ты просто дуешься.
Продолжительное время слышалось только сопение. «Неужели у него снова насморк?» — подумал Хомма.
— Правая ноздря заложена?
И тут Сатору отозвался как ни в чём не бывало:
— Вовсе не заложена.
— Ещё постоишь здесь босой, моментально схватишь насморк.
— Можно? — Мальчишка подбородком указывал на стул. Заметил, что Хомма поморщился, но всё же повторил вопрос: — Можно я сяду? — А рука уже тянется к стулу.
— Ну, садись.
Хомма повернул электронагреватель, направил поток тёплого воздуха на Сатору. Мальчишка уселся на стул и тут же, словно вёрткий бельчонок, устремил на него мордочку:
— Ты куда ходил?
— В разные места.
— А это что? — Он показал на альбом.
— Курисака мне дал.
— Всё-таки о чём тебя дяденька Курисака попросил? Это такая важная вещь, что нужно расхаживать туда-сюда с больной ногой? Сам обещал, что будешь всё время дома, что никуда не пойдёшь, пока нога не выздоровеет, и обманул?
Он тараторил всё быстрее, а в конце чуть не разревелся. Наверное, всё это время Сатору лежал в постели и сочинял, что скажет отцу, когда тот вернётся. Но стоило ему открыть рот, как все слова позабылись, а вылетали одни лишь упрёки.
— Ну, прости меня, — честно повинился Хомма. — Я действительно нарушил обещание. Да, виноват.
Сатору часто заморгал.
— Просто Курисака сейчас попал в беду. Чтобы его выручить, нужна помощь твоего отца.
— Дяденька Курисака для нас ничего хорошего не сделал. А ты ему должен помогать? Как-то странно…
Вот уж поистине веский аргумент!
— Ты, и правда, так думаешь?
— Конечно.
— Ну, тогда некому будет помогать людям в беде.
Мальчик помолчал, только два-три раза шмыгнул носом.
— Но разве не может это сделать кто-нибудь другой, не ты? Других людей попросить дядя Курисака не мог?
— Кого, например?
Сын задумался:
— Ну, пусть бы в полицию пошёл…
— Полиция на этом этапе ничего делать не будет, уж ты мне поверь.
Сатору раздражённо болтал ногами.
— Ты кого-то разыскиваешь?
— Да.
— Этот человек в альбоме?
Хотя вопрос был поставлен не совсем грамотно, Хомма кивнул.
— А посмотреть можно?
Он хотел посмотреть на того, из-за кого отец нарушил обещание и совершил предательство. Хомма показал ему фотографию на последней странице альбома:
— Вот эта женщина.
Сатору рассматривал фото очень внимательно:
— Это Диснейленд!
— Да, наверное.
— А она красивая.
— И ты тоже так думаешь?
— А ты, пап?
— Ну, пожалуй.
— И дяденька Курисака тоже думает, что она красивая?
— Он-то уж точно.
— От него сбежала невеста?
Хомма ответил не сразу:
— Люди, которым никого не жалко, наверное, так и будут говорить.
Сатору опустил глаза, потом опять стал болтать ногами. Наверное, таким способом можно было сбросить недовольство, как невидимый глазу тапок.
Помаленьку завязался разговор.
— А сегодня…
— Что случилось?
— Склероз, который у Каттяна живёт, пропал…
Когда степлером сшиваешь много-много копий подряд и вдруг скрепки кончаются, раздаётся холостой щелчок. Точно так же в голове Хоммы что-то сработало вхолостую.
— Что?
— Склероз пропал. С вечера его нет. Может, его увели в приёмник для бродячих?
На гладких щёчках сына застыла тревога.
Склероз — это кличка дворняжки, собаки Каттяна. Три месяца назад они с Сатору подобрали его в парке, — видно его кто-то выбросил.
Сатору хотел взять его себе, но Хомма не позволил. В их доме, вообще-то, запрещено было держать животных, но если бы они всё равно решили завести собаку, то Исаке прибавилось бы лишних хлопот. Ну а в семье Каттяна который и так был «ребёнок с ключом на шее», родители решили на этот раз пойти навстречу просьбе сына.
Собака, которую нарекли кличкой Склероз, поселилась у Каттяна, но гулял с ней и Сатору тоже.
— Склероз теперь уже вырос, иногда может вечер-другой и не приходить домой, — попробовал утешить Хомма.
Пёс был крошечным, похоже, среди дальних родственников у него были карликовые лайки. Этого, можно сказать, взрослого пса любой подхватил бы одной рукой — такого он был росточка. Ласковый и доверчивый, он бросался к каждому, кто звал его по имени, и тут же начинал лизать лицо и руки. И сколько такого не учили командам «сидеть», там, или «лапу» — ничего запомнить не мог. Потому и звался Склероз.
И именно поэтому собаку запросто мог увести любой прохожий. То, что его схватили ловцы бродячих животных, маловероятно, хотя…
— Не волнуйся ты так! Подождём ещё немного. Может быть, он утром вернётся.
Хомма понял, что именно об этом сын хотел ему рассказать. Конечно, он волновался за отца, который ходит по улицам, не долечив больное колено, но желание рассказать о пропавшей собаке и услышать утешительные слова, вселяющие надежду, было столь же сильно.
— А если он не найдётся, можно, мы будем его искать?
— Конечно:
После некоторой заминки Сатору добавил: