– Урод у нас родился... – невменяемо глядя куда-то перед собой, отрешенно пробормотала Яна. – Чтобы я сдохла... Она убьет меня...
– Кто убьет? – непонимающе уставилась на нее врач.
Но Яна ее не замечала. Она думала о подлой Лизке, о том, что эта сволочь накликала на нее беду...
* * *
Яна Дмитриевна вздрогнула, широко распахнула глаза. Какое-то время приходила в себя.
– Я что, спала? – изумленно озираясь, спросила она.
Она только что вынырнула из темных лабиринтов прошлого, еще не оправилась от давнего потрясения. Но ничего, в кабинете светло, в окошко под потолком заглядывают отблески солнечных лучей. Она уже успокаивается.
– Да, заснули... – кивнул профессор Гарварт. – Но ничего, я все равно вас нарисовал...
Он протянул ей все три портрета, что успел произвести за последние два с половиной часа, в течение которых она говорила, говорила... Это потом уже он опустил ее из состояния гипнотического транса в глубину обыкновенного сна, откуда сам же затем и выдернул на поверхность реального бытия.
Яна Дмитриевна лишь мельком взглянула на его творения.
– Неплохо. Мне нравится...
Это была похвала, но скорее приличия ради, нежели от сердца. Ее можно было понять. Она еще не оправилась от навалившихся на нее кошмаров из прошлого. Ей сейчас не до его художеств...
И сам Ипполит меньше всего думал сейчас о плодах своего художественного творчества. Он переваривал полученную информацию, сожалея о том, что по его вине женщина снова и во всей первозданной остроте пережила смерть своего ребенка. Ей сейчас бы даже враг не позавидовал. Даже такой враг, как некая Елизавета, которую она винила в смерти своего ребенка...
– Можете забрать себе, – вскользь думая о рисунках, сказал он. – Мне оставьте один портрет. Для коллекции...
– Для коллекции?.. И большая у вас коллекция?
– Да, есть интересные работы.
– Что-то я не вижу ни одного портрета, – взглядом окидывая стены кабинета, сказала Яна Дмитриевна.
– Коллекция у меня дома...
Он говорил правду, но лишь отчасти. Коллекция дома у него была, но вовсе не из рисунков собственного производства. Он коллекционировал старинные и современные монеты, но было бы глупо говорить об этом с Яной Дмитриевной сейчас, когда она еще не оправилась от потрясения.
– А где вы живете? – думая о чем-то своем, спросила она.
– В Сокольниках.
– Очень хорошо...
Чем хорошо, она не объяснила. Потому что сама не знала. Ее мало интересовала его личная жизнь. И, задавая вопросы, она не ждала на них ответа, а если получала, то пропускала мимо ушей. Она еще не совсем вернулась из прошлого, хотя прекрасно понимала, что пора уже обеими ногами встать на твердую почву настоящего. И в бестолковом разговоре с Ипполитом она пыталась обрести утраченную остроту и свежесть восприятия реального мира.
– А мы жили на Таганке...
– Кто мы?
– Ну мы, с Викентием. Пока я училась в университете... Я вам хотела рассказать про него, но не сложилось. Заснула. Сама не знаю, как это случилось... Наверное, потому что ночью плохо спала. Бессонница, знаете ли...
– Тогда вам надо отправиться домой и хорошенько выспаться.
Ипполит сожалел о том, что своим гипнотическим сеансом, кстати, на незаконном основании, окунул женщину в кошмар прошлого. Но еще больше он сожалел о том, что не получил информации, на которую рассчитывал. Слишком подробно Яна Дмитриевна рассказывала о своем прошлом двадцатилетней давности, слишком много ушло на это времени. То, что некая Елизавета Полупанова гадила ей с упорством старухи Шапокляк, ничего не значило. И в гибели ребенка она виновата лишь с точки зрения людей, которые верят в проклятия... Да и сама гибель малышки вряд ли могла иметь отношение к убийству ее отца. Или не отца... А может, все же какая-то связь имеется?
– Ну что вы, я выспалась.
– Да, но у вас такой вид, как будто вам снились кошмары.
– Да, действительно был кошмар, – мученически улыбнулась Яна Дмитриевна. – Но все равно я чувствую себя неплохо... Вы хотели расспросить меня о Вильяме.
– Да.
– Мы бы могли поговорить.
Ипполит и сам горел желанием задать десяток-другой интересующих его вопросов. Тем более что женщина сама шла на контакт. Но горел он только до восемнадцати ноль-ноль. Все, рабочий день закончился, и он перегорел в своем желании – интерес к делу погас, как свеча после бала.
– Не сегодня, – с непроницаемым выражением лица сказал он.
– Может, вам это уже не интересно?
– А что, похоже?
– Есть немного... Кажется, я понимаю. Мы не договорились с вами о цене. Если я не заплачу вам, то вы не возьметесь искать убийцу моего бывшего мужа.
– Совершенно верно.
– Значит, нам надо заключить договор.
– Да, конечно. Но завтра.
– Я не знаю, что будет завтра, – не соглашаясь, покачала она головой. – Так что давайте сегодня...
Она достала из сумочки второй конверт, гораздо более толстый, чем первый.
– Здесь пятьдесят тысяч рублей. Надеюсь, этого хватит?
Ипполит даже не посмотрел на конверт. Деньги его, конечно, интересовали, но не до такой степени, чтобы тратить на них свое личное время.
– Завтра, – флегматично повторил он.
– Обойдемся без договора, – поднимаясь, с плохо скрытым недовольством сказала женщина.
Она не понимала причины его равнодушия. Пришлось объяснить:
– Рабочий день закончен.
Но Яна Дмитриевна пропустила его слова мимо ушей.
– И учтите, если вы не отработаете эти деньги...
Больше всего на свете профессор Гарварт не любил угроз. Он реагировал на них, как удав на кролика.
– Что тогда?
Он не изменил своего положения, и лицо осталось прежним – невозмутимо-холодным, но глаза вспыхнули, как два маяка, посылающих перекрестно-предупреждающий сигнал. Мощный по своему психологическому воздействию сигнал.
– Ничего, – дрогнула Яна Дмитриевна.
Немного поразмыслила в душевном смятении, после чего смахнула со стола конверт с деньгами.
– Завтра так завтра.
– До свидания.
– Странный вы какой-то, профессор Гарварт.
Сколько раз он слышал от людей эту фразу. Но не обижался. Что есть, то есть. Может, он и не такой, как все, но ему нравится жить в согласии с самим собой.
Разумеется, он не стал выяснять, на чем основывается ее вывод. И с искусственной улыбкой показал на дверь.