– Белов! – назвала она его фамилию.
И ехидно так посмотрела сначала на него, а потом на список в руке.
– Тута я! – отозвался он.
– Тебя не выписывают…
И надо было об этом сообщать, злорадствовать…. Язва!..
У этой киски сегодня ночная смена. Можно будет к ней подкатить.
Но только мысль о возможном ночном подвиге не воодушевляла Леху. На волю его тянуло – сил нет…
Как только сестра вышла из палаты, он встал. Подошел к вешалке, снял с себя осточертевшую пижаму, надел свою одежду.
– Ты куда? – спросил старик, сосед по палате.
Семьдесят лет ему. Батальоном, говорит, на войне командовал.
– Наши уже Берлин штурмуют, а я здесь отлеживаюсь. На фронт мне надо, отец, к своим…
Дед не склеротик. И с юмором у него все в норме. Не поверил он Лехе. Но вдруг ушел в себя, в свои мысли. Нахлынули воспоминания о боевой молодости. Даже не заметил, как Леха сделал ему ручкой.
Плевать он хотел на больничные порядки. Выписывают, не выписывают – какая разница? Главное, он чувствует себя здоровым. И сам себя выписывает.
Он уходит самовольно. Ну и что с того? Что ему за это сделают? На учет в инспекции по делам несовершеннолетних поставят? Не за что. А потом, он и без того там стоит. А как же без этого? Жизнь у него слишком интересная, и дел «славных» немало на его счету…
Сестра-язва остановила его на выходе из отделения.
– Белов, вы куда? – начальственным тоном окликнула его она.
– За шампанским и цветами. Для вас, – буркнул он.
– Это лишнее…
– Тогда за презервативами… Или вы предпочитаете без них?
– Белов!..
Сестра начала хватать ртом воздух от возмущения. А Леха тем временем благополучно вышел из отделения. И преспокойно спустился вниз, покинул здание больницы.
Дом его совсем рядом. Минут пять пешком. Но как-то не хотелось светиться на улице. Шрамы и синяки не всегда украшают мужчину.
Леха двинулся к дому дворами. И в одном дворе увидел белую «восьмерку». Она стояла возле пятиэтажки, в которой жила Танюха. Наверняка, это машина ее брата.
Только Леха об этом подумал, как появился и он сам. Вместе со своими дружками. Они выходили из подъезда. Леху не заметили. Ничего, еще заметят. Чуть позже.
Сильно они его оскорбили. Такое оскорбление только кровью смывается. В драке.
Леха пошел дальше, пересек двор. И напоследок оглянулся назад. Увидел, как тронулась с места «восьмерка». Отличная, между прочим, машина. Новенькая.
Стоп! А ведь позор можно смыть не только кровью…
Вечером того же дня Леха разговаривал с Аркашей. В подвале двенадцатиэтажного дома, который приспособил под свою штаб-квартиру. Неплохо устроился. Сухо, прохладно, два кресла драных, тахта скрипучая – сколько баб на ней перетрахано…
– Ну так чо, братуха, козлов молотить идем? – спросил Аркаша.
– Да надо… Хотя можно и без этого.
– Эй, ты чо, я не понял!..
– Бабки мне нужны…
– Да не вопрос. Мозги козлам вправим. И бабки скачаем. Пару сотен. Типа за моральный ущерб. А чо, нормаль, да?
Аркаша явно гордился гениальностью собственной мысли.
– Мне много бабок нужно. Три тысячи «рваных»…
– Ну ты заломил, в натуре!
– У козла тачка классная. «Восьмерка» нулевая. На черном рынке такая «штук» на сорок потянет…
Аркаша вдруг помрачнел. Взгляд остекленел.
– Откуда узнал? – загробным голосом спросил он.
– Что узнал? – не понял Леха.
– То, что я за тачки взялся…
– В каком смысле, взялся?
– Тачки я угоняю… Откуда ты об этом узнал?
– Да не знал я этого. Просто решил, что ты можешь мне помочь?
– Точно, не знал?
– Да пусть меня бегемот задницей сожрет!..
Аркаша долго буравил Леху взглядом. Строил из себя обалденно крутого.
– Ладно, уболтал, – наконец сказал он.
Лицо его разгладилось. Взгляд посветлел.
– На тачку надо глянуть…
На «восьмерку» они глянули. Вечером того же дня. Из окошка тарантаса, который когда-то назывался «Москвичом». Рухлядь. Леха удивлялся, как эта машина не разваливается на ходу.
«Восьмерка» стояла возле подъезда, на том самом месте, где видел ее днем.
– Клевая тачка, – кивнул Аркаша. – «Штук» на пять потянет…
– Какие пять «штук»?.. – возмутился Леха.
– А ты чо, думаешь, ее так просто продать?.. Краденая тачка – это риск. А потом, надо номера перебивать, техпаспорт переделывать. Короче, куча проблем… А мое дело только тачку смыть. Перевязать ее красной ленточкой и купцу подать…
– Какому купцу?
– А вот это, братуха, не твоего ума дело!..
– Понял, не дурак…
– Вот и помалкивай в тряпочку… Короче, больше пяти «штук» мне вряд ли обломится.
– Две тебе, три мне.
– А не жирно?
– Мне. Надо. Три. «Штуки», – нажимая на каждое слово, проговорил Леха.
Прежде чем ответить, Аркаша долго думал. Даже в голове что-то искрилось от напряжения.
– Ладно, пусть будет так… Только угнать поможешь…
– Заметано!
Леха согласился. В конце концов, кто не рискует, тот не пьет шампанское.
Ему позарез нужны деньги. Две тысячи шестьсот шестьдесят рублей. Сумма, необходимая для записи семи песен. Плюс всякие накладные расходы.
Зря Танюхин брат поднял на него свою поганую лапу. Не знал, гад, с кем связался. Думал, Леха не сможет отомстить. Не на того нарвался…
* * *
Тачку смыли в тот же день.
Митя приехал, оставил машину возле подъезда. Даже дверь, дурак, не закрыл. Думал минуты на две-три домой заскочить, а потом уже в гараж машину отогнать.
Аркаша тенью шмыгнул к машине, сел в нее. Через минуту завелся двигатель. Леха на стреме стоял. Он помахал «восьмерке» ручкой. И поглубже спрятался в кусты.
Митя выскочил из дому минуты через три. А машина тю-тю…
Следующие три дня Леха просидел дома. От всех спрятался. Даже от пацанов из группы. Костик к нему приходил, в дверь звонил. С озабоченным видом. Леха видел его в «глазок», но дверь не открыл. Нет его, умер он для всех на время. И не попорченный фейс тому виной. Просто он очень боялся. И не хотелось ни перед кем показывать страх.
Он уличной закваски пацан. Драки, водка, конопля, бабы, уличный кураж – ко всему привычен. Но угон автомобиля – это уже слишком. Это вначале ему было все нипочем. А когда всерьез задумался, решил, что погорячился. Надо было просто начистить Танюхиному брату репу. А он украл у него машину. Тяжелую статью Уголовного кодекса себе отмерил. Назад бы повернуть. Да уже поздно. Закрутилось дело. Не остановить его… Страшно было Лехе, очень страшно. Все казалось, за ним сейчас придут менты, предъявят ордер на арест, возьмут под белы рученьки и поведут к «воронку» через весь двор. Люди будут тыкать в него пальцем, злорадствовать. И прощай музыка, и здравствуй небо в клеточку, друзья в полосочку.