– Не будем так не будем, – соглашаясь, махнул рукой Лосев. – Ладно, пойду я. А то жена заждалась...
– А что Грецкому грозит, не спросишь? – с некоторым удивлением посмотрел на него Панфилов.
– Да, кстати, что?
– Много-много лет заключения.
– Ясно...
Банкир снова собрался уходить, и снова Панфилов его остановил.
– К жене так торопишься?
– Само собой.
– И не спросишь, за что Грецкого задержали?
– Ты же сам сказал, что он гранату в тебя бросил...
– Но как мы узнали, что он?
– Ну, ясно как... Наверное, ты видел, как он в тебя ее бросил.
– Если бы я его видел, тогда и он бы меня видел. Тогда бы я не стоял сейчас перед тобой. В лучше случае в больнице бы лежал. А в худшем – в морге...
– Типун тебе на язык...
– Спасибо за пожелание... Кажется, жена тебя заждалась...
– Заждалась. Как бы истерику не закатила.
Лосев ушел, а Панфилов в раздумье обошел комнату по кругу.
– Мне кажется, недолюбливаешь ты своего соседа, – заметил Костромской.
– Не нравится он мне. Скользкий какой-то... Да и вообще...
– Что вообще?
– Пока я простым участковым для него был, нос задирал. А как узнал, что у меня за душой, так в друзья набиваться стал...
– Нормальное для нашего времени явление.
– Но ведь я перед тобой нос не задирал...
– А перед другими?
– Честно сказать? Было время, когда задирал. Кичился тем, что денег много. Даже противно об этом вспоминать...
– Может, и ему когда-то противно будет.
– Может быть, может быть... Жена ему истерику закатит... Вид у него такой, будто жены он боится.
– Что здесь такого? – пожал плечами Юра.
– Ничего... Нонна говорила, что он жену в кулаке держит. Я так понял, она даже пикнуть боится, не то что истерику закатить...
– Так кому верить, Нонне или ему?
– Не знаю... Зачем он ко мне приходил, а?
– Узнать, что случилось.
– Охранник на въезде мог бы ему сказать.
– Охранник охранником, а из первых уст всегда интересней...
– Логично. И все равно, какая-то заноза после него... Знаешь что, сходи-ка ты сейчас к охраннику на въезде. Спроси, говорил ли он Лосеву про ночной взрыв.
Костромской выполнил распоряжение. Сходил к охраннику, вернулся назад.
– Да, был разговор. Говорил ему охранник, что у вас в доме граната взорвалась...
– В доме?
– Да, он думал, что в доме. Так Лосеву и сказал...
– Тогда ясно...
К Панфилову снова подошел Захарский. Сообщил, что к нему пожаловала Анастасия Грецкая. Разумеется, он принял ее. Но с таким видом, будто не рад ее видеть. Примерно такой же вид был и у нее.
– Я хочу знать, что будет с моим мужем, – не глядя на него, спросила она.
Марк Илларионович ответил не сразу. Сел в кресло, утопая в нем, небрежно закинул ногу за ногу.
– Мне все равно, что с ним будет.
– Как это тебе все равно? – возмутилась она.
– Давай без истерик, – поморщился он. – Твой муж обвиняется в убийстве Аллы Максютовой. Твой муж покушался на мою жизнь. Что не так?
– Все не так.
– Хочешь сказать, что я сам гранату во двор себе бросил?
– Нет, не хочу...
– Тогда что?
– Антон не мог бросить гранату.
– Потому что в момент взрыва он находился с тобой?
– Нет, мы спали в разных комнатах...
– Я это знаю.
– А я подтверждаю... Но Антон не покушался на тебя...
– Не покушался так не покушался. Суд разберется. Если его признают невиновным, буду рад. Если нет – плакать не стану... По факту покушения будет возбуждено уголовное дело. Но я в расследовании участвовать не хочу. Я умываю руки. Что будет, то будет...
– Ты должен помочь Антону! – заклинающе глядя на него, потребовала Настя.
– Один раз я уже вытащил его из тюрьмы. И что? Ты обещала прийти ко мне, но так и не пришла. Я ждал...
– Я приду. Хочешь, сегодня... Только если ты пообещаешь...
– Я могу только одно пообещать, – перебил ее Панфилов. – Обещаю, что не буду ставить ему палки в колеса. Если выкрутится – хорошо, если нет, я здесь ни при чем... А приходить ко мне не надо. Нонна ко мне сегодня придет, – нарочно соврал он.
– Нонна? – вскинулась Настя.
– А почему нет?.. Ты же знаешь, что она ко мне приходила. И еще придет...
– У вас роман? – дрогнувшим голосом сказала она.
– Тебе не все равно? У тебя есть муж, о котором ты так горячо печешься. Пусть у меня будет Нонна.
– Ты нарочно меня злишь? – догадалась Настя.
– А ты злишься? – колко усмехнулся Панфилов.
– Нет, но... Однажды Нонна уже стояла между нами...
– А сейчас между нами стоишь ты. Между нами – между мной и тобой. Ты – между мной и тобой... Ты же не любишь Антона.
– Нет. Но он – мой муж. И он в беде...
– Я не виноват, что Антон бросил гранату в мой огород...
– Не было этого.
– Но ведь он злился на меня.
– Да. Но не до такой же степени, чтобы убивать... Да и откуда у него могла взяться граната?
– Могла. И теоретически могла, и практически... Но не о том разговор. За что он злился на меня?
– За то... Агата влюбилась в тебя...
– Она сама тебе это сказала?
– Да.
– Но я здесь ни при чем. Я не влюблял ее в себя.
– Она – моя дочь. Поэтому сама влюбилась... Когда Антон увидел вас вместе, он просто озверел...
– Когда человек звереет, он теряет рассудок...
– Может быть. Но гранату он не бросал. Не мог он этого сделать...
– Ну, не мог так не мог. Значит, скоро выпустят...
– Ты хочешь отвязаться от меня?
– Нет, я хотел бы привязать тебя к себе. Но ты артачишься...
– Я не артачусь... Я не знаю, что делать. Я запуталась, – сказала Настя и, чтобы не выдать своих слез, прикрыла глаза ладонью.
– Может, я помогу тебе распутаться? – помимо своей воли смягчился Панфилов.
– Нет. Ты только больше все запутываешь...