– Ну, как тебе сказать.
– Любишь. Я видела, как вы прощались. И она тебя любит. Никогда бы не подумала. Ладно, проехали.
Она по-прежнему смотрела в окно. Ее рука механически полезла в лежащую на коленях сумочку, вытащила оттуда пачку дорогого «More».
– Ты куришь? – удивился я, чем вывел Женю из задумчивости.
– Э-э, так, иногда.
Она поспешно спрятала сигареты. И сумочку свою убрала подальше от себя.
– В Москву зачем едешь?
– Учусь я там. Завтра последний экзамен. Четвертый курс заканчиваю.
– Погоди, как ты в Москве-то оказалась?
– Очень просто. Вернее, совсем не просто. У меня дядя в Москве, он мне помог в институт перевестись, на экономический.
– А чем тебя наш институт не устраивал?
– Ну, Москва есть Москва. А потом, после того, что случилось... Ты ушел, мне было так плохо, жить не хотелось. Э-э, я обещала, что не буду об этом.
Я промолчал. Пусть продолжает, если от этого ей станет легче. Но лучше бы она замолчала. Так скребли кошки на душе.
– В общем, я в Москву перебралась. А ты, значит, в армии служишь, – вымученно, через силу улыбнулась Женя.
– Служу. В кадрах остался. Вот в Афган отправляют.
– Не боишься?
– Чему бывать, того не миновать.
– А чему бывать?
– Вернусь, жить буду.
– С кем? Извини, снова заносит.
– Ты знаешь, с кем я буду жить. В октябре сыну три года будет.
– И сына ты любишь. И жену. А ко мне хоть что-нибудь осталось?
Женя смотрела на меня изнурительно-влюбленным взглядом. Жаркий огонь в глазах и мутный дым отчаяния.
– Не будем об этом.
Я не в состоянии был выдержать этот взгляд – с виноватым видом опустил глаза.
– Значит, нет ничего, – сделала вывод она.
– Я тебя очень-очень любил, – в свое оправдание выдавил я из себя.
– Я вас любил, любовь еще, быть может, в душе моей... Нет у тебя ничего в душе, – горько усмехнулась Женя. – Угасло все.
– Поверь, если б не Майя, я был бы с тобой. И любил бы, как никто и никогда.
– Слова, слова, слова. А что на деле?
– На деле я женат на Майе. На деле у меня есть сын. На деле я выбираю семью.
– А ничего другого я от тебя не жду. Не хотела тебе об этом говорить. Но не могу не сказать. Я продолжаю тебя любить.
В ее глазах стояли слезы. Но я вдруг подумал, что не выскочат они наружу, не потекут по щекам. Такое было ощущение, будто она давно выплакала все слезы.
– Но только ты не думай, мне ничего не нужно. Счастья тебе. И долгой жизни.
Женя поднялась, уже в дверях, не оборачиваясь, бросила:
– Прощай!
Я ждал, когда она откроет дверь, чтобы уйти. Но она как будто приросла к своему месту. И застыла, как обращенный в камень человек. Но вот она очнулась, движением плеч вытряхнула себя из минутного забытья, порывисто отвела в сторону дверь. И тут же закрыла ее снова с той же стороны, с какой и открывала.
– Я знаю, что так нельзя, – не глядя на меня, дрожащим голосом сказала она. – Но мне нужно. Мне очень нужно.
Я и опомниться не успел, как она избавилась от блузки, под которой не было никакой другой материи. Только голая и жаждущая плоть. И юбка упала к ее ногам.
Я должен был оттолкнуть Женю, резким словом вправить ей мозги. Но ведь она мне вовсе не чужая, я любил ее раньше. И не совсем угасла эта любовь в моей душе. Вернее, совсем не угасла. А сейчас так и вовсе вспыхнула ярким огнем. А она уже снимает с меня рубашку. Пьянящий запах обнаженного тела, волнующий аромат французских духов. Головокружительная сладость ее губ, безудержное влечение двух разгоряченных тел, страстное слияние двух душ.
А потом мы лежали в обнимку, не желая расставаться друг с другом. Я понимал, что согрешил перед женой. И чувствовал свою вину перед ней. Но ведь время вспять не повернешь. Что было, то было, что будет, то будет.
– Завтра мы расстанемся, – прижимаясь ко мне, сказала Женя.
– Увы, но мне уже завтра нужно быть в Ашхабаде.
Да, мы расстанемся. И, скорее всего, навсегда.
– Я знаю, ты меня любишь, – в преддверии счастья улыбнулась она.
– Но у меня есть жена, сын.
– Это уже не важно.
– Но я не могу их бросить.
– А я этого от тебя и не требую. Пусть все остается, как есть. Главное, что ты меня любишь.
– Но мы не будем вместе.
– И не надо. Пусть эта ночь станет нашей маленькой... Нет – большой-пребольшой тайной. Мы никому о ней не расскажем, правда?
Признаться, я был немного удивлен. К чему этот разговор? Ведь и так ясно, что я никогда не признаюсь Майе в том, что изменил ей. А Женя вправе сама решать, рассказывать ей об этом или нет. Она решила, что сохранит эту ночь в тайне. Но зачем мне об этом говорить? Впрочем, она женщина. А им свойственно сбалтывать все, что придет на ум. И хорошо, что ей на ум пришла такая замечательная мысль. Мне бы очень не хотелось, чтобы Майя узнала о моем хождении на сторону. Но в любом случае Женя не похожа была на женщину, которая могла бы пустить в народ злую сплетню. Она замечательно добрая и хорошая девушка. И жаль, что мы не вместе.
– Мы никому ничего не скажем, – кивнул я. – Но никогда не забудем эту ночь.
Хотел бы я стереть из своей памяти этот приятный, но неудобный для меня фрагмент из жизни. Но знал, что из этого ничего не выйдет. Разве что со временем все забудется. Или со смертью.
– Не забудем, – эхом отозвалась Женя. И спохватившись: – Лишь бы с тобой ничего не случилось.
Оказывается, мы думали в унисон. Это меня растрогало. Но одновременно наполнило душу холодной липкой жутью. Я не хотел умирать. Я ехал на войну, чтобы жить дальше. Но если вдруг?
– Все будет нормально. Я вернусь.
– Не хочу спрашивать, к кому, – горестно вздохнула Женя.
– Уверен, ты будешь счастлива в этой жизни, – сказал я, чтобы хоть как-то утешить ее.
– Без тебя не буду. Хотя все может быть.
– У тебя кто-то есть?
– Нет, – уверенно мотнула она головой.
– А парень, которого ты из армии ждала?
– Это ты про Ивана? Да нет, я не захотела с ним. Он, конечно, герой, но не моего романа.
– Ничего, ты еще встретишь своего героя.
– Может, и встречу. Но ты меня не сватай, не надо. Не хочу, чтобы ты желал мне счастья с другим. Мне, наверное, уже пора.