– С Германом вы отправились в ресторан вечером?
– Да. В районе семи вечера. Было уже темно.
– Пешком шли?
– Нет, он за мной на машине подъехал.
– Какая машина?
– «Мерседес». Кажется, не очень новый, но мне очень понравилось. Салон кожаный. И когда едешь, обо всем забываешь.
У Дмитрия тоже был «Мерседес». Новенький джип. В данном случае служебный, но это не суть важно. Неплохо бы прокатить в нем Инну так, чтобы она забыла обо всем. Но нельзя крутить с ней роман. Сыскная этика не позволяет. А неплохо было бы развлечься. Он же мужчина. И, что называется, в самом соку. Уже почти неделя, как он обходится без женщины. Слишком большой срок, чтобы не реагировать на женские прелести.
– Номер вы, конечно, не запомнили.
– Как я могла запомнить, если я на него не смотрела.
– Зря. Надо было посмотреть. Машина могла быть из другого региона, из Чечни, например.
– Да я как-то не подумала. Да и Герман не похож на чеченца. Русский он. И говорит без акцента. Хотя говор у него южный. Как у вас.
– И в чем это, по-вашему, выражается?
– «Гэ» у вас мягкое, протяжное. И у него тоже.
– Вы об этом кому-нибудь говорили?
– Нет. Со мной москвичи говорили, поэтому я на их говор внимания не обращала. А на ваш обратила. Потому и вспомнила.
– Ясно. Значит, машина «Мерседес». А в какой ресторан он вас повез?
– Я уже говорила. Ресторан «Пилигрим», это рядом с моим домом. Там еще стриптиз танцуют.
– Женщины, мужчины?
– В том-то и дело, что мужской день был. Эти педики все испортили.
– Педики?!
– Ну, танцовщики. Герман их педиками назвал. Его чуть не стошнило, когда он их увидел. Забрал меня, и мы ушли.
– Даже посидеть не успели?
– Ну почему, пару часов посидели. Маловато, конечно. Но лучше что-то, чем ничего.
– И куда вы отправились?
– Да так, по городу катались.
– Музыку слушали?
– Ну да. Музыку слушали, разговаривали.
– Какую музыку?
– А у него радио «Шансон» крутилось. Там песню про балаган крутили. Ну, может, помните, в шумном балагане, там-парам-парампам…
– Помню…
Как не помнить «Балаган», в котором любила собираться тепломорская братва. Как можно было забыть Цепня, которого едва не отправил на тот свет Костя Любимов. Где он сейчас, этот Цепень… Цепень?!
– И что там про балаган? – напрягся Дмитрий.
– Ну, Герман замолчал, когда про балаган запели. Слушал, как будто вспоминал о чем-то. А потом как психанет.
– В чем это заключалось?
– По кнопке приемника пальцем стукнул. Выключил его.
– И в какой момент? До того, как песня закончилась, или после?
– До того. Там про Вадика пели. Он что-то там пианист и педагог…
– И это Герману не понравилось?
– По всей видимости, да.
– А что именно ему не понравилось?
– Этого он со мной не обсуждал. Он вообще после этой песни как с цепи сорвался. Завез меня в лесопарк и… Вы спрашивали у меня, было у нас или нет. Было! Говорю же, он как с цепи сорвался. Только не думайте, что это было изнасилование.
– А может, все-таки изнасилование?
– Ну, я сама была не против, – замялась Инна. – Только мне совсем не понравилось. Грубый он был, злой.
– Извините за вопрос, но я должен спросить. Это произошло в машине?
– Да.
– Он раздевался?
– Нет. Только рубаху расстегнул.
– Особых примет не заметили? Шрамы, татуировки?
– Где татуировки?
– Ну, на теле. На пальцах.
– У него на пальцах золотые печатки были. Мне показалось, что под ними наколотые перстни. Но я не вникала.
– Значит, на пальцах татуировки.
– И на груди.
– Что там было изображено?
– Да я точно не скажу. Темно было, не разглядела. Да, там же на груди шрам еще был. Он часть татуировки смазал.
– Как будто сводили татуировку?
– Сводили?! В смысле на нет свести? Нет, шрам не поэтому. Я, конечно, не специалист, но мне кажется, что это было пулевое ранение.
– Пулевое ранение?! – Дмитрий встрепенулся, как охотничий пес, взявший след матерого волка.
– Ну, я точно не скажу. А татуировку я точно не разглядела…
– Может быть, это два дерущихся быка?
Именно такой татуировкой в свое время гордился Вадик Цепень. Символ агрессии и борьбы за власть. А потом одного быка пулей «убило». Скорее всего это был бык, который символизировал самого Вадика. Несладко ему, говорят, на зоне пришлось. Если верить оперативным сведениям, то Вадика опустили еще в тюрьме. А обиженным в зоне житья нет. А срок у Вадика был солидный. Пятнадцать лет, чуть-чуть до высшей меры недобрал. В восемьдесят восьмом он сел, в две тысячи третьем освободиться должен. Еще целый год, считай, осталось. Но это если от «звонка» до «звонка». Но «петуха» и за особо тяжкое преступление по условно-досрочному могут отпустить. У них же такая жизнь, что в самую пору год за два считать.
– Не знаю, может быть, – пожала плечами Инна. – Я не особо всматривалась. Да и быстро все случилось.
– Что потом было?
– Потом он извинился, сказал, что не должен был себя так вести. Домой меня отвез.
– К вам домой не заходил?
– Нет.
– Как вы с ним к Рите попали?
– Ну, разговор за преферанс зашел. Я сказала, что у Риты друг это дело любит. Он ухватился. В общем, я его к Ивану привела. На общую беду. Я же не знала, что он по картам большой специалист.
– Разве он в преферанс с Иваном играл?
– Ну да. Рита компанию им составила. Потом ей надоело. Мы с ней на кухню ушли, а они в комнате остались. В очко играть сели. Чего я буду говорить вам, чем все это закончилось…
– Не надо, – задумчиво изрек Дмитрий. – Не надо пока ничего говорить. Спасибо вам за приятную беседу, вы мне очень помогли.
– Разве? – удивленно посмотрела на него Инна.
– Представьте себе, да.
Она сделала такие глаза, как будто не могла представить, как можно помочь мужчине без оперативно-полового вмешательства. Да, она имела виды на Дмитрия. Да и он мог бы уделить ей внимание. Трудно отказать, когда хорошенькая женщина просит. Но сейчас ему было не до нее. Нужно было решать свалившийся на голову вопрос.