Когда они добрались до полицейского участка, во дворе уже стояла шеренга из десятка мужчин. Все не выше пяти футов девяти дюймов, с темными волосами, от каштановых до угольно-черных. Кэркпатрик стоял четвертым слева. Руби с опаской засеменила по бетону. Настороженная, нелепая на своих шпильках и с закутанным лицом. Не слышавший её исповеди Уэксфорд еле сдерживал смех, но Бэрден смотрел на Руби с легкой грустью. Она скользнула глазами по лицам трех первых мужчин, на миг остановилась возле Кэркпатрика, подалась к нему, но потом зашагала в конец шеренги, то и дело оглядываясь. Затем она повернула назад. Кэркпатрик выглядел испуганным и смущенным. Руби остановилась перед ним. Казалось, между ними сверкнула искорка. Оба явно узнали друг друга. Но вот Руби двинулась дальше и задержалась возле человека, стоявшего крайним справа.
— Ну? — спросил Уэксфорд, едва они вошли в участок.
— На миг мне показалось, что это крайний.
Уэксфорд тихо вздохнул. Крайним стоял констебль Пич.
— Но потом я поняла, что ошиблась. Наверное, тот, в красном галстуке.
Кэркпатрик.
— Наверное? Почему наверное?
— Знакомое лицо, — ответила Руби. — Остальных я вижу впервые, но его лицо, кажется, уже попадалось мне на глаза.
— Да, да, понятно. Осмелюсь заметить, что теперь и мое лицо, по-видимому, кажется вам знакомым, хотя в прошлый вторник я не снимал у вас эту дурацкую комнату. — Ему почудилось, что скрытая вуалью физиономия Руби сделалась обиженной. — Я хочу знать, это Джефф Смит или нет?
— Ума не приложу. Сейчас я не узнала бы его. Я и поныне пугаюсь, когда вижу на улице темноволосых мужчин. Я знаю лишь, что на прошлой неделе видела где-то этого парня с красным галстуком. Может, во вторник. Я не помню. Он тоже узнал меня, вы заметили? — Руби жалобно всхлипнула и вдруг превратилась в маленькую девочку со старушечьим лицом. — Я хочу домой, — сказала она, метнув на Бэрдена злобный взгляд.
Он одарил её улыбкой философа. Она была не первой, кто доверился ему и жестоко раскаялся в этом.
Кэркпатрик вернулся в кабинет Уэксфорда, но не сел. После того, как Руби потерпела неудачу на опознании, он вновь обрел былую самоуверенность. Уэксфорду подумалось даже, что Кэркпатрик решил добавить несколько штрихов к автопортрету ценителя изящных искусств. Бросив на старшего инспектора сердитый взгляд, он взял со стола синюю стеклянную фигурку и принялся с видом знатока поглаживать её пальцами.
— Надеюсь, вы удовлетворены, — сказал Кэркпатрик. — Кажется, я проявил недюжинное терпение. Вы видели: эта женщина меня не узнала.
Зато ты её знаешь, подумал Уэксфорд. Ты был в Стауэртоне и, хотя не присутствовал на вечеринке и не состоял в сговоре с братом Аниты Марголис, тебе известно, что она так и не объявилась там.
Кэркпатрик расслабился и задышал ровно.
— Я очень устал и, как уже говорил, смиренно шел вам навстречу. Немногие люди выказали бы такую покладистость, проехав четыре сотни миль, — он осторожно водворил тридцатисантиметровую стеклянную глыбу обратно на стол и удовлетворенно кивнул, словно оценщик, сделавший свою работу.
Позер, подумал Уэксфорд.
— А теперь я хочу, чтобы меня оставили в покое и дали мне выспаться. Если вам надо узнать что-нибудь еще, лучше спрашивайте сейчас.
— И впредь не беспокойте меня? Нет, мы так не работаем, мистер Кэркпатрик.
Но едва ли Кэркпатрик слышал его.
— Повторяю: оставьте меня в покое. Не пугайте и не тревожьте моих домочадцев. Меня не опознали, значит, делу конец, и я…
Ты слишком болтлив, подумал Уэксфорд.
Дождь омыл город. В лучах заходящего солнца мостовые блестели, как золотые пластины, над ними курилась тонкая дымка. Насыщенный влагой воздух был теплым и неподвижным. Пока Дрейтон ехал по Хай-стрит на взятой у Которна машине и ставил её в переулке, он волновался так, что к горлу подкатывал комок, и констеблю хотелось глотнуть свежего воздуха, а не этой удушливой влаги.
Увидев Линду, Дрейтон испытал потрясение. В промежутке между встречами он предавался фантазиям на её счет и ожидал, что действительность разочарует его. Линда — всего лишь девушка, которая ему нравится и которой он завладеет, если сможет. Почему же тогда многочисленные покупатели лавки, среди которых были и хорошенькие девушки, кажутся ему безликими и такими одинаковыми? Чувственность, накатившая на него накануне вечером, обрела форму навязчивых раздумий о том, как вернее всего добиться своего, превратилась в холодные расчеты. Но теперь она вновь обрушилась на Дрейтона подобно ударной волне, и он неотрывно таращился на Линду, а в ушах у него все стоял звон дверного колокольчика.
Их взгляды встретились, и Линда тускло, украдкой улыбнулась ему, чуть вздернув уголки рта. Дрейтон отвернулся и принялся убивать время возле полки с дешевыми книжками. В лавке стоял противный кухонный дух, пахло пищей, поглощаемой хозяевами в подсобке, тошнотворно разило леденцами без оберток и пылью, которую никто никогда не вытирал. На верхней полке фарфоровый спаниель все так же страдал под гнетом корзины с пыльными цветами. Никто его, беднягу, не купит, как не купят и стоявших рядом кувшина и пепельницы. Какой ценитель веджвудского фарфора, какой ценитель чего бы то ни было, если уж на то пошло, согласится переступить порог этой лавки?
Но покупателей все прибывало. Звяканье колокольчика начинало раздражать Дрейтона. Он крутанул стеллаж, и пестрые обложки слились, замелькали, будто в калейдоскопе: пистолет, череп, осыпанная розами девица в луже крови. Констебль взглянул на часы. Он пробыл в лавке всего две минуты. За это время вышел только один покупатель, но тотчас вошла женщина купить выкройку платья. Дрейтон услышал, как Линда вкрадчиво, почти злорадно сказала:
— Извините, мы закрываемся.
Женщина возмутилась. Выкройка нужна ей нынче же вечером, срочно. Дрейтон почувствовал, как Линда пожала плечами, услышал её твердый отказ. Неужели она всегда отшивает людей с таким холодным непробиваемым спокойствием? Что-то бормоча, женщина покинула лавочку. Жалюзи опустились, и Дрейтон заметил, как Линда перевернула табличку на двери.
Она медленно направилась к нему. На лице её больше не было улыбки, руки висели вдоль тела, и констебль решил, что она готовится к разговору. Возможно, будет извиняться или ставить какие-то условия. Но вместо этого Линда молча подняла голову и с легким чувственным вздохом разомкнула губы. Дрейтон мгновенно проникся её настроением, и несколько секунд они касались друг друга только устами. Потом он обнял Линду и смежил веки, чтобы не видеть глумливых обложек с совокупляющимися всевозможными способами любовниками. Не видеть этого современного обряда жервоприношения богам плодородия.
Дрейтон оторвался от девушки и пробормотал:
— Пойдем.
Линда тихо засмеялась, и он был вынужден так же тихо хихикнуть в ответ. Дрейтон понимал, что они смеются над собственной слабостью и беззащитностью перед лицом охватившего их чувства.