К приходу Джозефин Минти уже погладила пять штук. Каждое утро Джозефин подходила к напарнице и целовала в щеку. Минти примирилась с этим приветствием и даже подставляла щеку, но ей не очень нравился поцелуй Джозефин, которая пользовалась густой жирной помадой темно-красного цвета, неизменно оставлявшей след на чистой, бледной коже. Когда Джозефин удалялась повесить пальто, Минти подходила к раковине и мыла сначала щеку, потом руки. К счастью, в «Чистюле» не было недостатка в моющих средствах, салфетках, губках и щетках.
Появились первые посетители, но ими занималась Джозефин. Минти не выйдет к ним, пока ее не позовет клиент или не окликнет напарница. Некоторые еще не знали, что случилось с Джоком, и спрашивали, как поживает ее жених и когда свадьба, и Минти приходилось отвечать: «Он погиб в железнодорожной катастрофе в Пэддингтоне». Ей не нравилось вызывать сочувствие; это смущало, особенно сегодня, после того, как накануне вечером она видела его призрак. Говорить, что Джок мертв, и выслушивать соболезнования было тяжело — все это почему-то казалось ей обманом.
В одиннадцать они сделали перерыв на кофе. Минти выпила свою порцию и вымыла руки.
— Как ты, милая? — спросила Джозефин. — Тебе не кажется, что ты начинаешь успокаиваться?
Минти хотела рассказать о привидении, но потом передумала. Одна клиентка рассказывала, что видела во сне мать, а утром позвонили и сообщили, что она умерла. Умерла именно в тот момент, когда женщина видела сон. В тот раз Джозефин довольно грубо сказала: «Вы, наверное, шутите» — и презрительно рассмеялась. Так что лучше ей ничего не говорить.
— Жизнь должна продолжаться, правда? — ответила она.
— Ты права, — согласилась Джозефин. — От грустных мыслей никакого толку.
У этой полногрудой женщины с длинными ногами были белокурые волосы, длинные, как у восемнадцатилетней девушки, ноги и доброе сердце. По крайней мере, так говорили. Минти жила в постоянном страхе, что кусочек темно-красного лака, которым Джозефин красила ногти, отслоится и упадет в кофе. У Джозефин был бойфренд китаец, который ни слова не знал по-английски и работал поваром в ресторане «Лотос и дракон» в Харлсдене [6] . Они оба видели Джока, когда тот заезжал за ней после работы.
— Он был милый парень, — сказала Джозефин. — Если подумать, жизнь поганая штука.
Минти предпочла бы это не обсуждать, особенно теперь.
Без десяти час она закончила гладить пятидесятую рубашку и отправилась домой на часовой перерыв. На ленч у нее был омлет из яиц от выращенных в естественных условиях кур и тост из белого хлеба. Она вымыла руки до еды и после — а также лицо — и переложила выстиранное белье в сушильный барабан. Цветочник установил свой киоск прямо у ворот кладбища. Настоящая весна еще не наступила — на дворе стоял февраль, — но, кроме хризантем и гвоздик, продававшихся всю зиму, цветочник уже предлагал нарциссы и тюльпаны. Минти набрала воды в пустую бутылку из-под отбеливателя и захватила с собой. Она купила шесть розовых тюльпанов и шесть белых нарциссов с оранжевой сердцевиной.
— В память о тетушке, да, милая?
Минти подтвердила, прибавив, как приятно видеть весенние цветы.
— Ты права, — ответил цветочник. — И должен тебе сказать, у меня теплеет на душе, когда я вижу, что ребенок вроде тебя помнит о стариках. Сегодня в мире слишком много безразличия.
Тридцать семь — это вовсе не «ребенок», но многие люди думали, что Минти гораздо моложе, чем на самом деле. Они особенно не присматривались и не замечали тонкие лучики, отходящие от глаз, и маленькие морщинки вокруг рта. Как тот бармен в «Голове королевы», который не давал ей больше семнадцати. Все дело в ее белой коже, свежей и блестящей, пушистых белокурых волосах и стройной, как у модели, фигурке. Минти заплатила цветочнику и улыбнулась ему в благодарность за то, что он назвал ее ребенком, а потом вошла на кладбище с цветами в руке.
Если бы не могилы, можно подумать, что ты попал в деревню, — везде деревья, кусты и трава. Но Джок утверждал, что так нельзя говорить. Деревья здесь из-за могил. На кладбище покоились многие известные люди, но Минти не знала их имен, и ее это не интересовало. За кладбищем был канал и газораспределительная станция. Газгольдер нависал над кладбищем наподобие громадного древнего храма, увековечивающего память о мертвых. Больше всего здесь было плюща, который стелился по камням и надгробиям, карабкался на колонны, обвивал статуи и запускал ростки в трещины и щели памятников. Некоторые деревья имели остроконечные листья, черные и блестящие, словно вырезанные из кожи, но большинство зимой стояли голыми; на ветру их ветки дрожали и пели, но теперь безжизненно обвисли. Здесь всегда было тихо, как будто над стеной возвышался невидимый барьер, не пропускавший даже шум транспорта.
Могила Тетушки находилась в дальнем конце следующего прохода, на пересечении с одной из главных аллей. Разумеется, могила была чужой — просто место, где Минти похоронила прах тети. Могила принадлежала Мэйзи Джулии Чепстоу, любимой жене Джона Чепстоу, ушедшей из жизни 15 декабря 1897 г. в возрасте пятидесяти трех лет, покоящейся в объятиях Иисуса. Когда Минти привела сюда Джока, то сказала ему, что это могила Тетушкиной бабки, и ее слова произвели на него впечатление. Кстати, это вполне могло оказаться правдой. У Тетушки должно было быть две бабушки — как и у всех людей, как и у нее самой. Минти сказала, что собирается выбить на камне имя Тетушки. Джок нашел могилу красивой и трогательной, прибавив, что за каменного ангела, наверное, пришлось выложить кругленькую сумму, даже в те времена.
Минти убрала засохшие стебли из каменной вазы и завернула в бумагу, которой были обернуты тюльпаны и нарциссы. Потом перелила в вазу воду из бутылки из-под отбеливателя. Повернувшись, чтобы взять цветы, она увидела призрак Джока, который шел к ней по главной аллее. Одетый в джинсы, темно-синий джемпер и свою обычную кожаную куртку, он был не таким плотным, как вчера вечером. Минти могла видеть сквозь него.
— Что тебе нужно, Джок? — храбро спросила она, хотя язык отказывался ей повиноваться. — Зачем ты вернулся?
Он не ответил. Потом, всего в двух ярдах от нее, исчез. Просто растворился, как тень под лучами солнца. Минти захотелось дотронуться до чего-нибудь деревянного или даже перекреститься, но она не знала, с чего начать. По телу пробежала дрожь. Опустившись на колени на могилу Тетушки, она стала молиться: «Дорогая Тетушка, не подпускай его ко мне. Если встретишь его там, где ты пребываешь, скажи ему, что я не хочу, чтобы он приходил. Навеки твоя, любящая племянница Араминта».
По аллее шли двое; женщина несла маленький букет гвоздик.
— Добрый день, — поздоровались прохожие; на улице это никому бы и в голову не пришло.
Минти встала с колен и ответила на приветствие. Потом подобрала бумагу с сухими стеблями и бутылку из-под отбеливателя и опустила в одну из урн. Начался дождь. Джок обычно уговаривал ее не волноваться насчет дождя — обычная вода. Но так ли это? Неизвестно, сколько грязи она собирает по пути с неба на землю.