Берден задумчиво произнес:
— Я, кажется, помню это дело. Я только что окончил школу…
— И это вдохновило вас на выбор карьеры, да? — Уэксфорд усмехнулся. — «Кем же ты хочешь стать, сын? — Я хочу стать детективом, папа!»
В течение тех пяти лет, что он был правой рукой Уэксфорда, Берден выработал иммунитет к его шпилькам. Он знал, что служил своего рода клапаном или рыжим клоуном, позволявшим Уэксфорду дать выход своему грубому, иногда шокирующему чувству юмора. К каждому поголовно жителю этого небольшого городка Уэксфорд относился как к «нашему клиенту», всего лишь пока неподозреваемому в совершении уголовного преступления. Предназначением Вердена было принимать на себя бьющие через край потоки ярости, насмешек и шпилек шефа. Сейчас его использовали как губку, чтобы впитать презрение, которое вызывал у босса Грисуолд и друзья Грисуолда.
Он проницательно взглянул на Уэксфорда. После целого дня и ночи допросов и крушения надежд это письмо было последней соломинкой. Попадись какой-нибудь дурак под руку Уэксфорду, когда его кожа становится еще более, чем обычно, морщинистой, а тело скрючивается от напряженного гнева, мало не покажется. Такое напряжение требует разрядки.
— Это дело Пейнтера, — коварный Берден плавно перешел на роль терапевта, — несколько заурядно, нет? Я следил за ним по прессе, потому что это было местной сенсацией. Во всяком случае, не помню ничего примечательного.
Уэксфорд спрятал письмо обратно в конверт и убрал в ящик письменного стола. Движения его были точны, он контролировал себя. Одно неловкое слово, подумал Берден, и он разорвал бы меня в клочья, которые остались бы потом на совести уборщицы. Слова Уэксфорда являлись, по-видимому, чрезвычайно правдивыми в создавшихся для него обстоятельствах, когда он холодно и жестко ответил:
— Оно было примечательно для меня.
— Потому что вы расследовали его?
— Потому что оно было первым убийством, которое довелось мне вести. Оно стало примечательным и для Пейнтера, хотя бы потому, что его повесили, и, полагаю, для его вдовы — думаю, это событие потрясло ее несколько больше, чем какое-либо другое в жизни девушки.
Верден довольно нервно следил за тем, как старший инспектор рассматривал прожженную сигаретой одного из недавно допрашивавшихся мужчин желтую кожу сиденья кресла. Он ждал взрыва. Но вместо этого Уэксфорд почти индифферентно спросил:
— Вам не нужно домой?
— Уже слишком поздно, — ответил Верден, подавляя зевок, — да и жена уехала на побережье.
Очень любивший жену, он находил свое бунгало похожим на морг, когда в нем отсутствовали Джин и дети. Именно эта черта его натуры предоставляла Уэксфорду массу возможностей для острот и особо ценных советов, что еще усугублялось сравнительной молодостью Вердена, погрязшей во флегме натурой и некоторой чопорностью взглядов. Но Уэксфорд сказал только:
— Я забыл.
Верден был очень хорош в работе. Крупный задиристый мужчина уважал его за это, как бы ни насмехался, ни высмеивал. Уэксфорд ценил то преимущество, которое давало наличие помощника, чья серьезная симпатичная внешность так привлекала женщин. Сидя против аскетического лица, согретого состраданием, которое Уэксфорд именовал «дряблостью», они были более склонны открыть свои сердца скорее ему, чем пятидесятипятилетнему тяжеловесу. Но характер Вердена, однако, не являлся достаточно сильным, и начальник затмевал его.
— Я надеюсь получить надежные факты для мистера Проклятого Арчери. Но, знаете ли, здесь нет никакой тайны, ничего, что ввело бы следствие в заблуждение. Пейнтер все делал правильно. — Уэксфорд указал на восток за окном. Широкое небо Сассекса покрывалось розовыми, золотыми, светло-кремовыми полосами, словно акварельными мазками. — Сейчас будет восход солнца, — сказал старший инспектор. — Вот уж в чем никогда не было сомнения. Герберт Артур Пейнтер убил свою девяностолетнюю нанимательницу топором, нанеся ей пару сотен ударов по голове. Дикий, жестокий безумец. На следующий день я прочел в газете, что русские называют таких людей бесчеловечными, что как раз ему подходит. Странно, что священник защищает такого.
— Если он его защищает.
— Посмотрим, — ответил Уэксфорд.
Они стояли перед картой, укрепленной на желтых обоях с рисунком «Треснувший лед».
— Она была убита в собственном доме, да? — спросил Верден. — В одном из тех домов, но дороге в Стоуэртон?
На карте был изображен весь этот довольно сонный округ. В центре — Кингсмаркхем, торговый центр примерно с двенадцатью тысячами обитателей, его улицы закрашены желтым и белым, его пасторальные окрестности — зеленым с пятнами более глубокого цвета, обозначавшего лесные массивы. Дороги разбегались, словно из центра паутины: одна на юг к Помфрету, другая на северо-восток к Суинбери. Разбросанные деревеньки Флэгфорд, Кластервелл и Форби казались крошечными мухами на этой паутине.
— Особняк называется «Дом мира», — сказал Уэксфорд. — Забавное название. Один генерал построил его после англо-ашантийских войн.
— И это как раз здесь. — Берден ткнул пальцем в вертикальную линию паутины, ведущую от Кингсмаркхема на север к Стоуэртону. Он слегка улыбнулся. — Мне кажется, я его знаю, — сказал инспектор, — отвратительная свалка из множества зеленых деревянных строений. До прошлого года там был дом престарелых. Думаю, его скоро снесут.
— Полагаю. К нему есть еще пара акров земли.
Берден передвинул свое кресло к окну. Было что-то успокоительное и в то же время юношеское в любовании зрелищем начала того, что обещало стать прекрасным днем. На земле лежали длинные темно-синие тени от деревьев, и народившийся яркий свет сиял на шифере крыш старых домов. Жаль, что он не смог уехать вместе с Джин. Солнечный свет и пьянящий свежий воздух направили его мысли в сторону отпуска и отвлекли от воспоминаний о деталях того дела, которое в свое время потрясло Кингсмаркхем. Он покопался в своей памяти и к стыду своему признал, что не в состоянии вспомнить даже имя убитой женщины.
— Как ее звали? — спросил он Уэксфорда. — Какое-то иностранное имя, не так ли? Что-то вроде Порто или Примо?
— Примьеро. Роза Изабель Примьеро. Это было ее имя в замужестве. Совсем не иностранка — воспитывалась в Форби-Холл. Ее родственники были в некотором роде владельцами Форби.
Берден хорошо знал Форби. Когда туристы заезжали в этот сельский край, где не существовало ни пляжей, ни дворцов, ни соборов, был смысл посетить Форби. Путеводители указывали на нее как на одну из пяти самых прекрасных деревень Англии. В каждом местном справочном агентстве имелись открытки с видом ее церкви. Берден и сам относился к Форби с определенной любовью за то, что местные жители проявили себя людьми, почти не склонными к преступным деяниям.
— Этот Арчери мог быть родственником, — предположил он. — Может, ему нужна какая-то информация для семейного архива?
— Сомневаюсь, — отозвался Уэксфорд, большим серым котом нежившийся на солнце, — единственными ее родственниками были три внука. Один из них, Роджер Примьеро, до сих пор живет в Форби-Холл. Он его не унаследовал и вынужден был купить. Деталей я не знаю.