— Я люблю вас. Думаю, я влюбился в вас в первый же момент, как увидел. Думаю, что так. — Арчери закрыл лицо руками, и его пальцы, холодные как лед, казалось, прожигали кожу, как прожигал бы снег. — Я женат, — продолжал он, — вы это знаете, и я — священник. Я не имею права любить вас и обещаю, что никогда больше не останусь с вами наедине.
Она была очень удивлена и широко раскрыла глаза, но какое из его признаний так удивило ее, он не понял. Ему даже пришло на ум, что ее могла поразить его ясная речь, которая до сих пор была довольно бессвязной.
— Я не должен предполагать, — сказал викарий, поскольку в последних словах ему почудилось некое тщеславие, — что в этом было какое-то искушение для вас. — Она хотела что-то сказать, но он заторопился: — Что, если вы ничего не будете говорить, а просто уедете?
Она кивнула. Несмотря на запрет, он с нетерпением ждал, чтобы она снова просто прикоснулась, только прикоснулась к нему. Это было непереносимое желание, от которого у него перехватывало дыхание. Имоджин сделала легкий беспомощный жест, как будто тоже была во власти подавляемых чувств. Пока он говорил, ее лицо оставалось неловко отвернутым от него. Потом она повернулась и, пробежав через холл, скрылась за дверью.
Когда она ушла, ему пришло в голову, что Имоджин не задала ни единого вопроса по поводу причины посещения этого дома. Она сказала немного, а он сказал все, что имело значение. Арчери решил, что, должно быть, сошел с ума, потому что не понимал, как двадцать лет дисциплины рухнули, словно в назидание заскучавшему ребенку.
Дом был именно таким, как описано в стенограмме судебного разбирательства. Он без всяких эмоций, даже без сочувствия, разглядывал длинный коридор от передней двери до двери в задней части здания, где висел плащ Пейнтера, кухню, узкую, ограниченную стеной лестницу. Своего рода паралич, охвативший его мозг, отступал, и он двинулся к запасному выходу, по пути машинально открывая засовы.
Тихий заросший сад нежился под бронзовеющим небом. У него закружилась голова от света и зноя. Сначала он вообще не увидел каретного сарая. Потом осознал, что смотрел на него с того самого момента, как шагнул в сад, просто то, что он принял за огромный кустарник, на самом деле было кирпичами и штукатуркой, скрытыми мощной стеной ползучих растений. Викарий направился к нему, без интереса, без остатков любопытства. Он пошел, потому что это строение было, по крайней мере, своего рода целью.
Двери оказались закрыты на висячий замок. Он почувствовал облегчение. Теперь больше ничего не нужно было делать. Он прислонился к стене, и холодные, влажные листья оказались прямо перед его лицом. Потом он пошел по дороге и через разрушенные ворота вышел из сада. Конечно, серебристой машины там не должно было быть. И не было. Почти сразу подошел автобус. Он совсем забыл, что оставил незапертой заднюю дверь «Дома мира».
Арчери вернул ключи агенту но недвижимости и немного задержался, чтобы еще раз взглянуть на фотографию дома, из которого только что вышел. Это походило на то, как если бы вы глядели на снимок девочки, которую вы знаете только как старую женщину. Интересно, не сделана ли эта фотография лет за тридцать до того, как миссис Примьеро купила этот дом? Потом он повернулся и медленно направился в отель.
Обычно в половине пятого в «Оливе и голубке» наступал мертвый час. Но сегодня была суббота, и великолепная суббота к тому же. Обеденный зал оказался набит экскурсантами, завсегдатаями и вновь прибывшими, пристойно забирающими свой чай с серебряных подносов. Сердце Арчери бурно заколотилось, когда он увидел сына, разговаривающего с мужчиной и женщиной. Они сидели спиной к нему, он видел только, что у женщины были длинные светлые волосы, а у мужчины темная голова.
Он с нарастающим трепетом прокладывал свой путь, лавируя между креслами, заварными чайниками, астматическими собачками, горами салата и пирамидами сандвичей. Когда женщина обернулась, он вместо облегчения почувствовал, как жестокое разочарование пронзило его, словно длинный узкий нож. Он протянул руку и пожал теплые пальцы Тэсс Кершоу.
Теперь он видел, насколько глупа была его первая реакция. Лицо Кершоу, который сейчас тряс его руку, изборожденное морщинами оживления, абсолютно ничем не напоминало восковую бледность Роджера Примьеро.
Его волосы совсем не были темны, к тому же их обильно покрывала седина.
— Чарльз позвонил нам по пути обратно в город, — сказала Тэсс. Она в своей хлопковой блузке и синей саржевой юбке была, наверное, самой плохо одетой женщиной в комнате. Словно оправдываясь за это, она быстро добавила: — Когда мы услышали новости, мы бросили все и вернулись с ним. — Она встала и пробралась к окну, глядя в яркий горячий полдень. Вернувшись назад, она произнесла: — Такое странное чувство. Я должна была проходить здесь много раз, будучи маленькой, но я ничего не могу вспомнить.
Рука об руку с Пейнтером, возможно. И пока они гуляли, убийца и его ребенок, наблюдал ли Пейнтер за уличным движением, думал ли, каким образом и он мог бы стать частью этого движения? Арчери старался не видеть в обращенном к нему прекрасном лице грубые, жестокие черты человека, которого Алиса Флауэр называла «скотиной». Но ведь они здесь как раз затем, чтобы доказать, что все было не так.
— Новости? — сказал он Чарльзу и услышал, что нотка отвращения прокралась в его голос.
Чарльз рассказал ему:
— Мы все отправились в «Дом мира». Мы не думали, что сумеем войти, но кто-то оставил незапертой заднюю дверь. Мы обошли весь дом и увидели, что Примьеро вполне мог спрятаться.
Арчери поспешно отвернулся. С этим именем теперь связывалось так много ассоциаций, большей частью мучительных.
— Он попрощался с Алисой, открыл и закрыл парадную дверь, но на самом деле не ушел, а проскользнул в столовую — никто не пользовался столовой, и там было темно. Алиса вышла и… — Чарльз заколебался, подыскивая слова, чтобы пощадить Тэсс. — А после того как уголь был принесен, он вышел, надел плащ, который висел за задней дверью, и… сделал свое дело.
— Это только теория, Чарли, — сказал Кершоу, — но это удовлетворяет фактам.
— Я не знаю… — начал Арчери.
— Слушай, отец, ты что, не хочешь, чтобы отец Тэсс был оправдан?
Нет, подумал Арчери, если в юридическую мясорубку попадет Имоджин.
— Этот мотив ты уже упоминал, — тупо сказал он.
Тэсс взволнованно прервала:
— Это — изумительный повод, реальный повод, он знал точно, что она имела. Десять тысяч фунтов были реальны, солидны, истинное искушение, в то время как две сотни…
— Примьеро работал в конторе поверенного, — возбужденно говорил Чарльз, — он должен был знать законы, у него были все средства для проверки. Миссис Примьеро могла этого не знать, если не читала газет. Кого интересуют разные парламентские акты, которые так или иначе собираются проводить? Босс Примьеро, вероятно, получил запрос насчет этого от клиента, послал ему акт, чтобы тот просмотрел его, — и вот вам. Примьеро Узнал бы, что, если бы его бабушка умерла, не оставив завещания, до октября 1950 года, все деньги отошли бы ему. Но если бы она умерла после принятия акта, то его сестры получили бы две трети от них. Я просмотрел это все. Акт известен как Большой акт усыновления, закон, который предоставлял приемным детям почти равные с родными детьми права. Конечно, Примьеро знал.