На улице Чжэнъи было темно и безлюдно, когда Ли Янь прокатил на велосипеде мимо овощной лавки у въезда во двор солидного жилого дома. Слабый ветерок лениво перемешивал густой воздух; листья деревьев почти не реагировали на дуновение. На фоне ночного неба двенадцатиэтажная башня была почти неразличима, висевший над городом смог делал невидимыми и звезды. Ли кивнул охраннику, что сидел в будочке у ворот.
Оставив велосипед на стоянке, детектив прошел к подъезду. Дядя жил в прекрасной квартире, как и полагалось высшим чиновникам министерства внутренних дел. Ввиду позднего часа лифт был уже отключен. Собственным ключом Ли Янь отпер боковую дверь, поднялся на второй этаж. Нежный голосок подружки Ма, что еще звучал в его ушах, за порогом квартиры сменился раскатистым храпом Ифу. Ли прошел в кухню, распахнул холодильник, взял с полки бутылочку минеральной воды: хотелось смыть неприятный вкус пива и выкуренных сигарет. Затем он проследовал в свою спальню, где минут пятнадцать просидел на постели, размышляя о событиях минувшего дня, о том, что ожидало его завтра. По телу разливалась усталость, но сон не шел: мешали головная боль и урчание в желудке.
Чуть подавшись вперед, Ли Янь выдвинул верхний ящик небольшого комода, под стопками чистого белья нащупал плечевую кобуру, пользоваться которой старшему инспектору еще не приходилось. Ли примерил жесткие ремни: кожаные лямки легли там, где надо, и не доставляли никаких неудобств. Кобура была подарком чикагского коллеги, который опекал слушателя полицейских курсов и несколько раз брал его с собой в ночной патруль по районам города. Две или три такие смены дали Ли Яню больше, чем лекции. Рейды в компании опытного копа открыли ему глаза на методы действий американских блюстителей порядка — методы, неизвестные в Китае. Чикагские полисмены придерживались той же тактики, что и преступники: воры, грабители, сутенеры, торговцы наркотиками. Когда требовала обстановка, они умели быть не только решительными, но и жестокими. Но приемы, неожиданно для себя подумал Ли, не могли оставаться тайной для Маргарет. Хватило ли ей сил, после столь долгого знакомства с мрачным миром криминала, сохранить чистоту души? Детектив вновь увидел покрытую веснушками руку, высоко вздымавшуюся под тонкой тканью футболки грудь. Как долго удастся Маргарет оберегать себя от беспощадных законов того общества, что кроется за благопристойным фасадом цивилизованного мегаполиса? Сколько времени она выдержит под ненадежной скорлупкой собственной независимости, когда превратится, подобно американским коллегам самого Ли, в законченного циника?
Выйдя в коридор, детектив осторожно приоткрыл дверь в спальню дяди. Храп стал громче. Разбудит Ифу только землетрясение, подумал Ли, баллов в десять, не меньше. Рот спящего был приоткрыт, и племянник ощутил, как душу захлестывает теплая волна. Даже во сне кустистые брови дядюшки казались удивленно приподнятыми. При всех испытаниях и горестях, что выпали на его долю, Ифу выглядел невинным ребенком: он и лежал как-то по-детски, на добром, чуть печальном лице — ни морщинки.
Ли Янь принял решение: дядя ничего не узнает. Если проблема неизвестна, она и не тревожит. Детектив на цыпочках подошел к тумбочке возле постели, присел. В нижнем ящике, в коробке из-под обуви, Ифу хранил привезенный из Тибета старый револьвер с почти развалившейся пачкой патронов. Оружие пролежало здесь годы и было для дядюшки памятью о прошлом. В руке Ифу держал револьвер всего лишь раз, стреляя по мишеням в тире. Как говорил сам дядя, ему никогда не приходилось целиться в человека. Племянник знал, что не смог унаследовать спокойный, выдержанный характер Ифу, его умение сопереживать людям. Ли инстинктивно ощущал в себе ярость, и контролировать ее удавалось лишь неимоверными усилиями воли. Но завтра он будет вынужден ослабить этот контроль, пойти на шаг, который наверняка не одобрят ни начальники, ни дядя.
Ли Янь достал револьвер, опустил в кобуру. Оружие плотно прилегло к телу, как если бы он родился с тяжелой металлической рукоятью под мышкой. Затем в правый карман брюк упали шесть патронов. Без единого звука встал на свое место ящик. В тот момент, когда племянник выпрямил спину, храп стих. Ли замер, однако хриплый, с присвистом звук тут же возобновился.
Он вышел, плотно притворив за собой дверь.
Среда, утро
Поначалу это было похоже на отдаленное зарево. Через несколько мгновений он увидел, что зарево мерцает, кое-где в нем пробиваются язычки пламени. Медленно приближаясь, он всматривался в оранжевое пекло — там, в самом центре, чернела бесформенная масса. Внезапно из темного сгустка возникла рука, скрюченная от жара, с угрожающе сжатым кулаком. На фоне огня проступило лицо: раскрытый в немом крике рот, выпученные, молящие о помощи глаза. Разум взорвала мысль: «Я смотрю на самого себя».
Содрогнувшись, мужчина сел в постели; зрачки беспокойно бегали по комнате, с груди на живот стекали холодные струйки пота, от недостатка воздуха разрывались легкие. Светящийся циферблат будильника на тумбочке показывал два часа ночи. Он откинулся на подушку, попробовал выбросить из головы навязчивый образ. «Ко мне тянулась рука, как будто он просил о помощи». Так, кажется, сказала нянька. Но что заставило сознание превратить пылающую фигуру в его самого? Дыхание медленно приходило в норму, сердце забилось ровнее. Он прикрыл глаза, изгоняя дьявольское наваждение.
Остаток ночи Ли Янь почти не спал — ворочался с боку на бок в ожидании звонка будильника. В пять утра он, испытывая облегчение, вскочил с постели. Небо за окном было светлым, хотя лучи солнца еще не успели проникнуть сквозь легкую утреннюю дымку. Через двадцать минут Ли катил по улице. Для Мэй Юань час был слишком ранним, поэтому на завтрак рассчитывать не приходилось.
У дверей первого отдела прохаживались несколько человек, ожидая вызова в кабинет. Офицеры ночной смены покидали здание, чтобы, торопливо перекусив где-нибудь, завалиться в постель — как раз тогда, когда их жены будут собираться на работу.
— Эй, Ли! Отлично выглядишь! — окликнул его в коридоре коллега. — Предстоит беседа с начальством?
Одет Ли Янь был в летний костюм из темно-синего хлопка: пиджак небрежно расстегнут, брюки ниже пояса в модных складках, белоснежная сорочка; на ногах — сверкающие черной кожей туфли.
— Готовлюсь нырнуть в рутину будней, — усмехнулся в ответ старший инспектор.
— Жаль, что шеф не распорядился сделать эту форму повседневной!
Сотрудники первого отдела привыкли видеть Чэнь Аньмина в мятых серых штанах, ткань которых лоснилась от долгой носки, коротковатой куртке неопределенного цвета и старой голубой рубашке. Много лет назад, когда Чэнь только занял кресло начальника, кто-то из высокого руководства назвал его проклятием для любого портного. Правда, прозвище не нанесло репутации шефа никакого вреда.
Ступив в кабинет, Ли Янь заварил крепкий чай и уселся к столу — разбирать скопившиеся за ночь бумаги. Кипы под окном выросли, из них подчиненные отложили на стол те справки, что требовали внимания в первую очередь. Ли закурил, начал методично вчитываться в протоколы опросов. Крохи информации могли содержаться в словах уличных воришек, попрошаек, деревенских жителей, прибывших в столицу в поисках работы; особую ценность имели показания тех, кто каждый день бывал в парке Житань. К семи утра старший инспектор выпил третью чашку чая, докурил пятую сигарету и ни на шаг не приблизился к разгадке хотя бы одного из убийств. Под потолком кабинета плавали облака дыма, заглянувшее в окно солнце с медленной неотвратимостью раскаляло квадратики дешевого линолеума на полу. За стеной коллеги энергично опрашивали очередную порцию горожан. Молодой офицер, ставший третьим по счету из тех, кто осмелился сунуть голову в кабинет, получил строгий нагоняй, и в течение следующих сорока минут Ли Янь наслаждался относительной тишиной. Инспектор очень дорожил этим кратким промежутком, когда можно было подвести итоги минувшего дня, по-новому взглянуть на собранные факты.