Над смертью властвуй в жизни быстротечной,
И смерть умрет, а ты пребудешь вечно.
Шекспир, сонет 146 [1]
Несколько погожих деньков, которые так часто выдаются в середине октября, принято называть «коротким летом святого Луки». Почему «коротким летом», объяснять не требуется. А «святого Луки» — потому, что данный период включает восемнадцатое число, которое является днем этого самого святого. Наслаждаясь теплом осеннего солнца, сержант полицейского участка Кэмб поделился этой столь захватывающей, но никому не нужной информацией с Гарри Уайлдом и назидательно улыбнулся.
— Вот как? Надо будет записать. — Уайлд пососал свою старую, дурно пахнущую трубку и поставил локти с кожаными заплатами на конторку. Он зевнул. — Нет ли у тебя для меня чего-то более захватывающего?
Зевок был заразительным, и Кэмб тоже зевнул. В третий раз высказавшись по поводу душной погоды, он открыл свою записную книжку.
— Два транспортных средства столкнулись на пересечении Киигсмаркхем-Хай-стрит и Куин-стрит, — прочитал он. — Никто не пострадал. Это было в воскресенье. Ничего цепного для «Курьера», да? Пропала семнадцатилетняя девушка, но нам известно, где она. Да, и еще. Бабуин сбежал из зоомагазина… — Уайлд поднял глаза, слегка заинтересовавшись. — И как выяснилось, он залез в мусорный бак.
— Просто тоска зеленая, — сказал Уайлд. Он спрятал свой блокнот. — Впрочем, я предпочитаю спокойную жизнь. Я мог бы оказаться хоть завтра на Флит-стрит, если бы захотел. Стоит мне только заикнуться — и я буду там, в гуще событий.
— Конечно, никаких сомнений. — Кэмб прекрасно знал, что Уайлд оставался главным репортером газеты «Кингсмаркхемский курьер», поскольку лень и общий низкий уровень, так же как и немолодой теперь возраст, не позволяли ему занять место в более престижном издании. Уайлд в поисках криминальной или любой другой горячей информации заходил в полицейский участок Кэмба с таких давних пор, что тот уже и вспомнить не мог, когда встретил репортера впервые. И каждый раз, приходя, он говорил о Флит-стрит так, словно там только и мечтали о сотрудничестве с ним, а не наоборот. Но оба они придерживались этой версии во имя добрых отношений и из любезности. — Вот и у меня все очень похоже, — сказал Кэмб. — Сотни раз мистер Уэксфорд умолял меня подумать об отделе уголовного розыска, но я не соглашался. Я не честолюбив. Хотя не сказал бы, что у меня недостаточно способностей для такой работы.
— Конечно, достаточно. — Стараясь играть по правилам, Уайлд ответил похвалой на похвалу. — Что толку от этого честолюбия? Возьми инспектора Вердена, например. Вконец измотан, беру на себя смелость сказать, а ведь ему еще нет и сорока.
— Да, у парня немало неприятностей. Потерял жену и остался с двумя детьми, которых надо поднимать.
Уайлд тяжело вздохнул.
— Такая трагедия, — сказал он, — рак, кажется?
— Да. Была еще в добром здравии в это время в прошлом году, а перед Рождеством ее не стало. Тридцать пять лет всего. Стоит задуматься.
— В расцвете жизни. Мне кажется, он тяжело это воспринял. Они вроде были дружной парой?
— Больше напоминали влюбленных, чем мужа и жену.
Лифт открылся, и из него вышел старший инспектор Уэксфорд. Кэмб прочистил горло и выпрямился.
— Все сплетничаете, сержант? Доброе утро, Гарри. — Уэксфорд бросил взгляд на две пустые чашки на конторке. — Здесь с каждой неделей все больше похоже на кабак.
— Я только что рассказывал мистеру Уайлду, — с достоинством произнес Кэмб, — о нашем сбежавшем бабуине.
— Боже мой, поистине горячая новость! Это целая история, Гарри. Люди перепугались, матери стали бояться выпускать детей из поля зрения. Разве можно гарантировать безопасность хоть одной женщине, пока этот дикий зверь разгуливает по нашим лугам?
— Его нашли, сэр. В мусорном баке.
— Сержант, если бы я не знал вас достаточно хорошо, то подумал бы, что вы разыгрываете меня. — Уэксфорд беззвучно затрясся от смеха. — Если придет инспектор Берден, скажите ему, что я ушел, хорошо? Хочу хоть пару часиков насладиться нашим бабьим летом.
— Коротким летом святого Луки, сэр.
— Правда? Признаю свою ошибку. Как я хотел бы, чтобы у меня было время на то, чтобы посвятить его раскапыванию разных увлекательных сведений из области метеорологии. Я подвезу вас, Гарри, если вы уже закончили ваши обезьяньи дела.
Кэмб хихикнул.
— Большое спасибо, — сказал Уайлд.
Шел шестой час, но было еще по-прежнему тепло. Сержант потянулся. Как он хотел бы, чтобы появился констебль Пич, которого он отправил бы в буфет еще за одной чашкой чаю. Еще полчаса, и он закончит работу.
Тут зазвонил телефон. В трубке послышался женский голос, низкий, грудной. Актриса, наверное, подумал Кэмб.
— Прошу прощения за то, что беспокою вас, но мой маленький мальчик… Он… он играл на улице и… исчез. Я не знаю… Может быть, я зря поднимаю шум?
— Не волнуйтесь, мадам, — мягко сказал Кэмб. — Для этого мы здесь и находимся, чтобы нас беспокоить. Как ваша фамилия?
— Лоуренс. Я живу в Стоуэртоне, на Фонтейн-роуд, 61.
Кэмб ненадолго задумался. Потом вспомнил, что Уэксфорд говорил ему, что обо всех пропавших детях следует сообщать в отдел уголовного розыска. В полицейском участке не хотели повторения истории со Стеллой Риверс…
— Не волнуйтесь, миссис Лоуренс. Сейчас я соединю вас с тем, кто сможет вам помочь.
Он включил коммутатор и, услышав голос сержанта Мартина, положил трубку.
Сержант Кэмб вздохнул. Какая жалость, что Гарри ушел как раз в тот момент, когда в кои-то веки появилась новость. Можно было бы позвонить бедному старине Гарри… Но он успеет сделать это и завтра. Может случиться, что ребенка уже найдут к тому времени, как это произошло с пропавшей обезьяной. Исчезнувших людей и пропавшие вещи в Кингсмаркхеме, как правило, находили, и притом в более или менее нормальном состоянии. Кэмб подставил солнечным лучам другую щеку, как переворачивают ломтик хлеба, подрумянивая его на огне. Было двадцать минут шестого. В шесть он уже будет сидеть за ужином в «Сивирн-Корт» на Стейшн-роуд, потом прогуляется с женой в «Дракон», потом телик…
— Славно дремлется, сержант? — раздался холодный голос, острый, как новое лезвие.
Кэмб чуть не подскочил:
— Прошу прощения, мистер Берден. От такой духоты наваливается сонливость. Короткое лето святого Луки, как это называют в честь…
— Вы совсем спятили?
Берден не позволял себе ругаться в старые добрые времена. В полицейском участке даже шутили по поводу того, что он никогда не поминал имя Бога всуе и не произносил проклятий, как это делали все другие. Кэмбу старые добрые времена нравились гораздо больше. Он почувствовал, как его лицо краснеет, и отнюдь не из-за солнца.